Подготовка к принятию поправок к российской Конституции оживила полемику о нашей идентичности. Снова зазвучали вопросы: кто мы? что у нас за страна? Вопросы неслучайны: за последний век Россия пережила столько драматических поворотов и взрывов, что порой действительно трудно найти ориентиры.
Вспомним хотя бы некоторые события из жизни страны. До революции Россия именовалась империей и она считалась едва ли не самой влиятельной в Европе. Большевики империю прокляли и объявили Россию государством рабочих и крестьян. Все сословия были отменены, частная собственность ликвидирована. В 1991 г. страна вроде бы вернулась в русло мирового развития. Снова появились сословия, но уже другие – не по историческому происхождению, не по заслугам, а исключительно по уровню приватизированного национального богатства. Фактически в стране появилось новое дворянство, на гербе которого есть только один символ – доллар. Как сегодня называется наше общество? Ельцинская Конституция 1993 г. этого не объясняет. Прояснят ли состояние страны предлагаемые поправки?
Формально мы являемся гражданами Российской Федерации. Но как нам обращаться друг к другу? Как обращаться к дяде Ване с улицы, как – к Сечину, Фридману или Дерипаске? К какому сословию принадлежат они? До революции границы сословий были чётко определены. Крестьяне обращались к помещику «барин» и при встрече «ломали шапку». В городах со словом «барин» обращались к чисто одетым и образованным людям. «Надо бы, барин, на водку дать», – говорил кучер сидевшему в повозке купцу или чиновнику. В обращении высших к низшим использовалось унизительно-ласкательное «любезный» или «человек». «Эй, человек, рюмку водки!» – звучало в трактирах. Или, помните, из чеховской пьесы «Вишнёвый сад»: «отойди, любезный, от тебя курицей пахнет».
В советские времена в жизни появилось столько фальши, что люди и вовсе запутались, как кого называть. К военным, милиционерам обращались со словом «товарищ». В лагерной среде утвердилось обращение «гражданин начальник». А вот на улице, в быту и вовсе доходило до смешного. Помните знаменитое «женщина, вас здесь не стояло»? Или: «братан, до вокзала довезёшь?» К постовому милиционеру: «Командир, тут левый поворот есть?» Или такие перлы: «шли бы вы, мамаша, подальше», «Ну хватит, братва, базарить», «Люди, а пиво привезли?» Среди совсем уже немолодых женщин бытовало обращение «девочки»: «Девочки, кто тут последний?»
После 1991 г. были попытки возродить обращение «господин» и даже «сударь». Но ни то ни другое не прижилось. Путаница с обращениями продолжается до сих пор. Недавно в кулуарах Госдумы во время перерыва услышал такое: «Ну что, мужики, пойдём голосовать?» Мужики пошли.
У истоков таких обращений весь наш изломанный XX век. Исчезали исторические, правовые и бытовые ориентиры. Уходило понимание того, кто в нашей истории герой, а кто антигерой. Появились понятия «отщепенец», «враг народа». Сегодня о многих «врагах народа» в школе рассказывают на уроках истории. Мы до сих пор задаёмся вопросом, была ли Октябрьская революция «великой», или это был государственный переворот. С 1917-го идеологи большевизма неоднократно переписывали русскую историю, оставляя в ней лишь нужных для текущего момента героев и события. Из русской культуры вымарывались целые пласты. Литературный рынок СССР был заполнен лауреатами Сталинских премий, о которых сегодня мало кто вспоминает. А вот один из лучших романов советской поры – «Жизнь Клима Самгина» М. Горького – был многие десятилетия запрещён, поскольку не соответствовал тогдашним взглядам властей.
В результате идеологического насилия в стране складывалось превратное представление и об истории России, и о месте религии, и о нравственных ценностях. Доносительство становилось нормой, партийная принадлежность – обязанностью, атеизм – государственной религией, поклонение вождям – негласной нормой. Выкорчёвывались семейные корни, а с ними и многие нравственные понятия. В своих автобиографиях люди вынуждены были лукавить, если их предки были из дворян, купцов, служителей церкви или зажиточных крестьян. Путь наверх открывало «рабоче-крестьянское происхождение».
Советская система исказила и нормальные представления о путях развития страны. Власть, чувствуя, что зашла в очередной тупик, всё время меняла акценты политики. Россия жила то при «военном коммунизме», то внедряла новую экономическую политику, то проводила тотальную коллективизацию, то участвовала в «развёрнутом строительстве коммунизма», то ей (при Горбачёве) дали помечтать о «социализме с человеческим лицом». В результате некогда хлебородная страна была вынуждена покупать хлеб в Канаде, станки в Германии, а людям приходилось стоять в очередях за гречкой, мукой и дешёвой посудой.
В ходе последних десятилетий мы, кажется, научились выращивать скот и пшеницу. Вроде бы постепенно возвращаемся к европейским нормам демократии. Формально у нас есть и многопартийность, и свободные СМИ, и даже несистемная оппозиция. «Дай ей бог здоровья», – сказал о ней на днях В. Путин. Но вот понять, в каком государстве живём, так до сих пор и не смогли. Может, поправки к Конституции помогут?
* * *
Само обилие предлагаемых «с улицы» поправок – их уже более 1000 – говорит о возросшей гражданской активности людей. Понятно, что многие из поправок (если не большинство) носят социально-потребительский характер и идут от граждан, которым просто хотелось бы лучше жить. Отвечая социологам на вопрос, готовы ли они одобрить предлагаемые поправки, люди чаще думают не о гражданских правах и не о месте России в мире, а о том, будут ли, как обещано, индексироваться пенсии и пособия, будет ли расти прожиточный минимум.
Именно «надежды на лучшую жизнь» объясняют то обстоятельство, что, по замерам социологов, за поправки к Конституции будут готовы проголосовать от 70 до 90% из тех, кто придёт в апреле к урнам для голосования. А вот политические нововведения, несмотря на разъяснительную работу, пока остаются не всегда понятными даже политологам. И они пытаются разгадать, что в них зашифровано. Сложность прогнозов и по участию в голосовании, и по его итогам объясняется тем, что правовая грамотность населения крайне низка. О своём знании Конституции социологам признаются лишь 8% опрошенных. Большинство никогда не держало её в руках. Придут ли эти «незнайки» к урнам? И как будут голосовать? Хорошо, если по итогам правки Конституции они начнут лучше понимать, в какой стране живут и какие перемены могут поджидать их на следующий день после
СТАТЬЯ ПО ТЕМЕ 