| Фото: РОСИНФОРМ | ||
Прошло много лет, и я вспомнил эту историю, когда начал разыскивать Галину Семенову. Знающие ее люди, даже работавшие под ее руководством в "Крестьянке", не торопились делиться ее координатами, а о ней самой отзывались именно неоднозначно. "Ну да, конечно, у ее журнала был тираж 22 миллиона. Но ее ли это заслуга? Может, время было такое?" — "Нет, о людях она заботилась, это точно. Многим помогала. Но все-таки вы с ней поосторожней. Она, как бы это сказать, змея в меду".
Когда я наконец приехал к Галине Владимировне, первое впечатление тоже было неоднозначным. Казалось, что со мной говорит не бывший член Политбюро, а ветеран сцены. Выверенные движения рук, поставленный голос, в необходимых местах — переход на драматический шепот. Даже когда она замолкала, просчитывая, стоит или не стоит отвечать на очередной вопрос, а если стоит, то как, ее лицо продолжало светиться почти натуральной искренностью. Такой школе можно было только позавидовать.
|
Галина Семенова, будущий член Политбюро |
— Вы окончили журфак Львовского университета, затем работали в одесской газете "Комсомольское племя". Как вы попали в Москву?
— Мужа перевели в "Комсомольскую правду", мы переехали в Москву. Я стала работать в журнале "Комсомольская жизнь" и прошла в нем все ступеньки до главного редактора. Сейчас о комсомоле говорят с иронической усмешкой. Но ведь комсомольскую школу прошли многие известные теперь люди.
— Например?
— Наш журнал находился в здании Центрального совета пионерской организации. Руководил пионерией тогда Юрий Афанасьев. Тот самый, что теперь ректор Российского государственного гуманитарного университета. Молодой, красивый, он ходил всегда в модном, импозантном костюме, но с красным пионерским галстуком. И приветствовал всех пионерским салютом. Мы, журналисты, конечно, иронизировали: мол, вот как должен выглядеть пионервожатый. Но по щеголеватости ему было далеко до Игоря Голембиовского, возглавлявшего позже "Известия". После редакторства в грузинской молодежке Игоря пригласили на работу в сектор печати ЦК комсомола. В отделе пропаганды работал поэт Андрей Дементьев. Он мне всегда импонировал своей начитанностью, широким кругозором. Песни на стихи Андрея писал талантливый композитор Женя Мартынов. Мне очень хотелось поддержать Женю, и я взяла его в штат редакции "Комсомольской жизни" музыкальным консультантом. Так что Андрей помогал талантливому композитору творчески, а я — организационно-материально.
— Кажется, в то же самое время в "малом ЦК" работал Борис Пуго?
— Я познакомилась с ним так. Мне почему-то очень нужно было съездить на выходные в Прибалтику. Тогда это было очень дешево, но денег не оказалось. Коллеги посоветовали: пойди в орготдел ЦК комсомола к ответорганизатору Пуго, он всем дает в долг. Я его видела всего несколько раз на партийных собраниях. "Неудобно",— говорю. А мне отвечают: "Иди, он добрый и безотказный человек". Прихожу, представляюсь. "Да я вас знаю",— говорит Борис. Выслушал меня и, ни слова не говоря, протянул деньги.
А самым блестящим и перспективным из руководителей комсомола был тогда Гена Янаев. Он возглавлял комитет молодежных организаций — фактически международный отдел ЦК ВЛКСМ. Среди тех, кто находился на этом уровне комсомольской власти, он выделялся умом, высказывал неординарные, даже дерзкие по тем временам мысли. За словом он в карман никогда не лез, по бумажке не выступал. Это в то время выделяло человека.
 |
||
| Фото: ИТАР-ТАСС | ||
| Антикоммунист Юрий Афанасьев в молодости даже комсомольцев удивлял сочетанием модных костюмов с пионерским галстуком | ||
— Куда вы ушли из комсомола?
— Я, как главный редактор журнала, была обязана писать разного рода документы в отдел пропаганды ЦК КПСС. Писать их стандартно было скучно. Вот я и старалась писать оригинальные творческие планы работы редакции, длинные, оригинальные по стилю записки. Наверное, поэтому, когда в Академии общественных наук при ЦК КПСС набирали нетрадиционный курс аспирантов (он назывался "качественно новая академия"), кто-то в отделе пропаганды вспомнил обо мне. Защищалась я, уже работая главным редактором "Крестьянки". В 1982 году меня выдернули из академии на год раньше срока. Моя предшественница состарилась, и меня утвердили главным редактором. Приходилось, надо признать, нелегко.
— На вас нажимали из ЦК?
— Нет. Высокое руководство женские журналы почти не интересовали. Тяжело было в другом. Я почувствовала, что жизнь в комсомоле была намного чище. Посыпалась какая-то грязь — анонимки, кляузы.
— А в творческом плане?
— Все складывалось благополучно. В эти же годы я участвовала в женском движении. Ездила на международные встречи, работала в Комитете советских женщин.
— Это же была довольно бутафорская организация...
— Декларативная. Раз государство декларировало равноправие женщин, должна быть организация, представляющая их интересы во власти.
— Но ведь представители власти относились к КСЖ, как бы это помягче сказать, иронически. КСЖ называли "косожопией" и считали, что вы ездите за границу в основном, чтобы побегать на командировочные по магазинам...
— Власти действительно относились к женскому движению без уважения. Но КСЖ сделал много полезного. Добивался льгот для работающих женщин. А зарубежные поездки приносили опыт защиты интересов женщин. В Европарламенте, например, была женская фракция. И мы создали женскую фракцию в Верховном совете, избранном в 1989 году.
 |
||
| Суровый председатель комитета партийного контроля Борис Пуго слыл в комсомоле добрым и безотказным ответорганизатором |
— Вы были депутатом от КСЖ?
— Нас избирали на пленуме женских организаций. Кроме меня избрали, например, Валю Матвиенко. Поначалу я бывала на межрегиональной депутатской группе. У всех нас были разные взгляды, разные интересы. Объединяло только то, что все мы считали себя демократами. Но довольно скоро я в межрегионалах разочаровалась. Прежде всего в Ельцине. Какое-то время я находилась под его обаянием, пока не поняла, что он играет, и играет фальшиво. Вы не представляете, как мы огорчились, когда засекли, что все его встречи с народом тщательно срежиссированы. Из зала ему каждый раз одни и те же люди подавали записки с одними и теми же вопросами. А сам Ельцин отрепетированным жестом распахивал пиджак, чтобы показать этикетку "Большевички". Знаете, мне запомнился рассказ одного из приближенных Ельцина о том, что в застольях у Бориса Николаевича есть привычка — стучать кулаком по плечу сидящего рядом. Те, кто это знал, старались не садиться возле него. И обычно по плечу доставалось Наине Иосифовне.
И конечно, мне не нравилось постоянное закулисное творчество лидеров межрегиональной группы. То, как они в своих комбинациях пытались использовать нас, депутатов.
— Вы что-то предпринимали в ответ?
— Мы на Верховном совете сидели по алфавиту. И моим соседом оказался академик Сахаров. Запомнился драматический момент, когда Ельцина не избрали членом Верховного совета. Для него и его сторонников это был сильнейший удар. Сахарову все время звонила его жена — Елена Боннэр. Андрей Дмитриевич из зала не выходил, и к нему беспрерывно подбегали и подносили надиктованные ею записки. Сахаров очень волновался, уговаривал других депутатов голосовать за Ельцина. Я говорю ему: "Андрей Дмитриевич, разве вы не видите характер этого человека? Разве вы не видите, что это человек с тоталитарными замашками? Партийный функционер до мозга костей, настойчивый и непримиримый?" Андрей Дмитриевич задумался и ответил: "Я все вижу. Но за него проголосовали четыре миллиона москвичей. И не избрать его в Верховный совет было бы несправедливо! Несправедливо!"
 |
||
| Фото: ИТАР-ТАСС | ||
| Косноязычный руководитель ГКЧП Геннадий Янаев в комсомоле считался умелым и дерзким оратором | ||
— Горбачев вам нравился больше Ельцина?
— Я достаточно ясно видела недостатки Горбачева. Отсутствие волевых качеств, например. Но я считала, что он пытается вести страну в правильном направлении.
— И поэтому легко согласились войти в Политбюро?
— Горбачев хотел превратить КПСС в партию парламентского, западного типа. Накануне XXVIII съезда, который проходил в июле 1990 года, он стал присматривать для работы в Политбюро депутатов. Тогда ходили разговоры и о введении поста секретаря по делам женщин.
— Опять декоративный пост?
— А партия парламентского типа не могла обойти женский вопрос. Как только любой наш лидер выезжал за рубеж, его спрашивали: "Каково в СССР положение женщин?" И он начинал понимать, что в мире женское движение — серьезная сила. Горбачев почувствовал это особенно остро, почти по-женски.
— Вы знали, что место в Политбюро предложат вам?
— Знала, что рассматривается совсем другая кандидатура. Тоже из числа женщин-депутатов. Самое парадоксальное, что именно в июльском номере "Крестьянки" я сняла с обложки лозунг "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!". До меня, по-моему, этого не сделал никто из редакторов журналов ЦК. Какое уж там членство в Политбюро! И вот сижу я на съезде, на балконе для прессы. Я ведь даже не была делегатом. Вдруг появляется молодой человек и спрашивает: "Кто здесь Семенова?" У меня сердце оборвалось. Внук тяжело болел, мама расхворалась, и я решила, что дома что-то произошло. А молодой человек говорит: "Вас приглашает Горбачев". И у меня вырвалось: "Ну слава богу!"
Вхожу, а Горбачев говорит: "Галя, мы хотим предложить тебя в Политбюро". Меня несколько покоробило обращение на "ты", но я решила, что это у них такая партийная манера общения. И начала отказываться. Но Горбачев сказал, что, кроме меня, он не видит других кандидатов, что я известна в женском движении. Я называла других кандидатов, но он всех отклонял: одна в возрасте, другая слишком суетлива. Я говорила ему: "Вы не правы, может быть, вы еще подумаете". Но он напирал: "Нет, надо, соглашайся. Сделай паблисити нашему женскому движению". И я сказала "да".
— А почему советское женское движение не возглавила Раиса Горбачева? Она ведь пыталась его курировать.
— Это обманчивое впечатление. Первая леди не могла сделать своим полем деятельности сферу, к которой хоть часть общества относится уничижительно. Поэтому она возглавила Фонд культуры. Но когда меня избрали в Политбюро, у меня сложилось впечатление, что она хочет мною поруководить. Несколько раз она звонила мне. Я старалась не пропускать заседания Верховного совета. Вдруг мне говорят: "Выйдите немедленно, вас приглашает к телефону Раиса Максимовна". Один раз я позволила себе сказать, что позвоню ей сама позже. Видимо, ей это не понравилось. И больше контактов у нас не было.
— Руководить вами через супруга она не пыталась?
— Разговоров, что он зависит от нее, было много. С этим я категорически не согласна. Я несколько раз была свидетелем одной и той же сцены. Заканчивалось заседание съезда или объявляли перерыв, а она сидит одна в ложе или отведенном ей месте в зале и ждет, когда Горбачев позовет ее. И как радовалась, когда говорили, что он хочет ее видеть. Помню еще один эпизод. Мы сидели за столом, и Раиса Максимовна начала достаточно резко высказываться в адрес руководителя Гостелерадио Леонида Кравченко. Горбачев взял ее руку, прижал к столу и сказал: "Не будем, не будем об этом говорить". И она стушевалась. Так что стопроцентного влияния на него она не имела. То, что он был недостаточно волевым, это другой вопрос.
— Говорят, Горбачев был неравнодушен к слабому полу. Вы не чувствовали на себе его особого внимания?
— Без комментариев.
 |
||
| Фото: ИТАР-ТАСС | ||
| "Сахарову все время звонила жена — Елена Боннэр. Андрей Дмитриевич из зала не выходил, и к нему беспрерывно подбегали и подносили надиктованные ею записки" | ||
— Ваш состав Политбюро называют самым слабым и никчемным за всю историю КПСС...
— Посмотрите на список этих "никчемных" людей: Каримов, Назарбаев, Ниязов, Строев, Дзасохов.
— А может быть, проблема была в том, что Горбачев не бывал на заседаниях Политбюро?
— Это неправда. Просто они очень редко проводились.
— И на них, как и в предыдущие годы, говорил в основном Горбачев?
— Нет. Тогда уже руководители республик чувствовали себя на Политбюро очень независимо. У меня была идея, за которую они меня высмеивали. Я считала, что заседания Политбюро и секретариатов нужно открыть для прессы. Я хотела, чтобы вся страна увидела человеческое лицо нового Политбюро. Что мы занимаемся делом, а не пустыми разговорами. Хотя сделать мы могли немного. Все реальные властные функции ушли в президентские структуры. А вот на секретариатах Горбачев не бывал. Какие-то решения принимались, но я иногда думала, что не вижу связи повестки дня секретариатов с тем, что происходило в стране. Реагировать надо было острее и иначе.
— А чем занимались в ЦК вы?
— Возможно, мне отводилась декоративная роль. Но у меня была идея, которой я тогда была больна уже почти что десять лет: равновеликости мужчин и женщин. И я сделала все для ее реализации. Была подготовлена государственная комплексная программа по улучшению положения женщин. Реальная программа. Целью был подъем материального положения женщин. Но главное, был создан комитет по делам женщин при кабинете министров СССР — механизм реализации разработанной программы. Мы подготовили проект информационного центра, который бы пропагандировал эту госпрограмму. И Горбачев нас поддержал. Сказал: "Вам выделено здание и финансирование. Идите к Янаеву, он все подпишет". И улетел в отпуск, в Форос. А я улетела в Алма-Ату на съезд женских организаций. Объявление о ГКЧП для меня было шоком. Я пыталась дозвониться в Москву, но никого из секретарей ЦК не было на месте.
 |
||
| Фото: РОСИНФОРМ | ||
| "Сахарову все время звонила жена — Елена Боннэр. Андрей Дмитриевич из зала не выходил, и к нему беспрерывно подбегали и подносили надиктованные ею записки" | ||
— После запрета КПСС вы не пытались вернуться в "Крестьянку"?
— Мне Горбачев говорил, когда я переходила в Политбюро: "Не уходи совсем из журнала. Оставь за собой пост главного редактора". Мне было совестно. Моя зам трудилась за меня, и мне хотелось, чтобы она могла пользоваться дачей и машиной, положенной главному редактору. И я не послушала Горбачева.
23 августа 1991 года я приехала в редакцию. И моя бывшая зам неожиданно сказала мне: "Учтите, двух главных редакторов в журнале быть не может". Я попросила ее собрать коллектив. Напряженная тишина. И вдруг встает один из моих лучших сотрудников, душевно близкий мне человек: "А где вы были 19 августа?" Запоминаются именно такие моменты. Говорю: "Сейчас я подробно расскажу, где была и что делала. Но сначала — о другом. Когда я уходила из редакции, обещала вам, что проведу во власти не больше года. А вы взяли с меня слово, что через год я вернусь. Давайте считать, что этих обещаний не было". И больше на работу туда я не возвращалась.
Нужно отдать должное моей преемнице — она сумела грамотно воспользоваться создавшейся после августа 1991 года ситуацией. ЦК перестал существовать, и громадная прибыль от выпуска журнала оставалась в редакции. Возможно, это стало хорошим стартовым капиталом в новых условиях, позволило журналу выжить после отпуска цен и превратиться в издательский дом.
— А где работали вы?
— Меня назначили консультантом президента СССР. Горбачев меня одну потянул за собой из ЦК. У меня было ощущение, что я должна дожить это время до конца рядом с ним. Я сидела в кабинетике в Кремле, окно которого выходило на Мавзолей. Была зима, рано темнело, и от Мавзолея шел какой-то зловещий зеленоватый свет. Ощущение было тягостное. Кофе приносили холодным в каких-то странных убогих чашках. Мы понимали, что распад уже не остановить, но хлопотали о созыве чрезвычайного съезда народных депутатов. Но Горбачев, видимо, владел большим объемом информации, чем мы, и отказался. Он не был намерен никоим образом бороться.
— Почему вы не перешли вместе с остальной командой в Горбачев-фонд?
— Я категорически дала себе слово, что больше свою судьбу ни с Михаилом Сергеевичем, ни с делом, не пересекающимся с журналистикой, не свяжу. Для меня этот год в Политбюро был отклонением от сути моей жизни. Я была в долгой командировке во власти. И решила туда больше не возвращаться.