Олесь Грек.Жизнь – это мгновения. Мимолетность, сохранившаяся на всю жизнь…

                         «Из тайги Саянской Писателю- К.П. Скопиной, г.Москва.

.… «Дитя войны»! Все вроде бы я понимаю, но не хотел бы, чтобы меня так называли! Почему? Сложно ответить. Сказал бы я о себе так, скажем, перед теми солдатами, которые в 1945-1946 гг. возвращались домой, - кто без ног, кто без рук, без глаз, контуженный, разорван? Нет, не сказал бы, ибо я был дитем, ими спасенным. Я - дитё, спасенное Красной Армией, Советским Союзом и Генералиссимусом Сталиным. Позже у меня к Сталину будет усложняться отношение, хотя Победа и Сталин – это неразделимо. Я благодарен за свое спасение, за спасение моего брата и сестер -и  лично Сталину,  и своему отцу, ибо наш отец был для нас и папой, и мамой. Так распорядилась судьба

.       .....Мы счастливо жили в Запорожье, где отцу никто даже намеком не напоминал о репрессии (за его отношение к коллективизации). Отец и мама числились в ударниках. Отец даже ездил на фаэтоне, иногда катая и нас. Вместе с мамой и с помощью родственников, приезжающих к ним на помощь, к 1940 г. построили свой дом. Если я и Тамара родились в землянке, то Катя – уже в новом родительском доме. Володя учился в школе, он до войны успел окончить четыре класса. Мы жили не бедно, даже знали, что такое конфеты.

И вдруг страшное известие для родителей, - но не для нас, детей, – война!

ДнепроГЭС уже построен, построены и заводы в Запорожье. Только живи! И все стало вверх дном!

До прихода фашистов, т.е. с 22 июня по 4 октября Запорожье демобилизируется, т.е. все, что можно, вывозится на восток. До призыва кто добровольно, кто по повестке, ушли в ряды Красной Армии, а на еще работающие заводы пришли старики, подростки и женщины.

Областной комитет ВКП (б) создал специальные бригады для демонтажа оборудования и нужной продукции для отправки на восток. Мой отец, хотя и не коммунист и никогда не помышляющий о партии, призван обкомом партии, поскольку был главным диспетчером гужевого транспорта Днепростроя, знал всех извозчиков, их адреса, их возможности. Он включен в состав спецпризыва.

Мы с того времени фактически отца дома не видели, так как погрузо-разгрузочные работы велись круглосуточно и, как правило, вручную. Поскорее погрузить и отправить на восток! Всем участникам этой операции, в том числе и моему отцу вместе с семьей, гарантирована отправка с последним эшелоном на восток. Отец упредил маму, чтобы она готовилась с детьми для такого отъезда. И она готовилась, скупая крупы, сахар, готовя сухари. К сожалению, уже перед, казалось бы, концом работ отец надорвался и попал в больницу, где ему нужно было сделать операцию, а делать было некому, все врачи мобилизованы в армию. Мама навещала отца, но нас не приводила к нему.

Никто из обкомовского призыва на поезд не попал, потому что фашисты внезапно ворвались в Запорожье. Последний поезд с грузом, до которого даже последний обоз с товарами не дошел, из - под обстрела успел вырваться на восток. А мы оказались в оккупации. Фашисты специально вылавливали членов бригад-мобилизационщиков, которых тут же расстреливали, их выдавали сами жители.

Мы жили на левой части Днепра, а отец прятался где-то на правой. Это плотина ДнепроГЭС связывала два берега, но ее взорвали красноармейцы, а фашисты вынуждены были навести паромную переправу.

Отец ещё раньше предупреждал маму, что если они не уедут на восток, то вынуждены будут уехать в село, где жили родственники отца, иначе в городе с такой семьей не выжить. И попадаться на левом берегу отец не мог, иначе его бы расстреляли. Выехать же в село можно было только по правобережной Украине. И чтобы маме с детьми перебраться на правый берег, надо было в немецкой комендатуре получить пропуск. За ним в очереди стояли тысячи.

Мама вынуждена была бегать, отмечаясь в очереди, между домом и комендатурой. Ведь дети маленькие, 2, 4, 6 и 12 лет. И она, бедная, металась. В одну из таких пробежек мама попала под авиабомбежку. Ее не стало 6 мая 1942 года.

Что помнит душа из того? Помнит только то, что во двор к нам приехал воз, на опилках лежала мама с хорошо сохранившимся лицом, укрытая одеялами. Ее в дом, непонятно почему, не занесли, не раскрывали, а в тот же день, через какое-то время, отвезли на кладбище, где и похоронили без гроба.

Я, помню, бегал вокруг воза и пускал в сторону мамы бумажные самолетики, которые умел делать. Брат говорил, что я не плакал, а сестрички тоже ничего не понимали. Правда, я помню, что видел, как из воза, прямо на зеленую траву, капала кровь. Соседи и крёстные нам говорили, что мама умерла от разрыва сердца. А что это такое, никто не говорил. Был ли отец на похоронах, не знаю. Скорее всего, что нет. За нами ухаживали крёстные. Все мы, четверо, были крещеные. На кладбище мы с братом пошли. И там, на кладбище, где маму похоронили без гроба, прямо в одежде, в которой ее и привезли к нам, я мало что понимал. Так было, пока маму не похоронили, пока не появился надмогильный холмик. Тогда я стал возле него, как оловянный солдатик, и никуда уходить не хотел. Старший брат Володя с силой увлек меня домой. И дома больше никто не собирался, только нас крёстные готовили к отъезду из дома. А как, к кому и когда, - никто ничего не говорил.

Это произошло ночью. К нашему дому подъехала цыганская кибитка с шатром, нас погрузили с продуктами, одеялами и одеждой, была ночь. Цыганская кибитка подъехала к паромной переправе, которая охранялась автоматчиками, двое цыган, взяв с собой что-то в ведре и бутыль, подошли к охранникам, о чем-то с ними поговорили, отдали то, что унесли с собой, и кибитку пропустили на другой берег. Позже отец говорил, что цыгане не боялись немцев, а часовых подкупили ведром яиц и флягой самогонки.

Цыгане вывезли нас в поле, где их ожидала вторая кибитка, запряженная двумя старыми клячами, а сзади кибитки был привязан возок, на котором лежала коза. Цыгане рассказали отцу, лежащему на втором ярусе кибитки, о том, как они обманули охранников тем ведром, где были яйца. Оказывается, половина их были болтуны, т.е. негодные яйца. Отец расплатился с цыганами, они пожелали нам счастливо добраться домой.

За извозчика сел двенадцатилетний Володя, а отец только изредка указывал, где повернуть. Больше мы ночью не ехали, а останавливались на краю какого-то села, пасли козу, доили, давали кушать лошадям, приносили им воды. В основном, это делал Володя, а отец потихонечку слезал с кибитки и варил еду. Забыл: был у нас и наш любимец - пёсик, небольшого росточка, рыжеватый, будто солнышком окутан, криволапый. Он поочередно спал со всеми нами.

Остановившись на краю села, мы вдвоем с Тамарой шли вперед, заходя в каждое подворье, протягивали ручонки и просили у хозяев что-нибудь поесть. Володя говорил о смерти мамы, больном отце. Люди давали нам кто хлеба, кто пирожок, кто картошки. Всего понемногу. Володя, держа на руках двухгодовалую Катю, складывал подаяние в торбу, которая висела у него сзади, и все это мы приносили отцу к кибитке.

Что такое просить милостыню - я знаю хорошо! И знаю, почему нельзя выбрасывать хлеб, а свой кусочек всегда надо доедать. Когда мои слова не доходят до внуков, то я еще рассказываю им о блокадной Тане Савичевой.

Ценнее хлеба нет ничего на свете и вкуснее тоже! Кто этого не понимает, тот беден душой. И безразличен к жизни.

Из Запорожья в наше село, где жили сестры отца и где жили наш дедушка Иван и бабушка Евгения, мы ехали целый месяц. Грязные, замызганные, мы въехали в село. Фашистов в нем не было, их всех фюрер гнал под Сталинград, Ленинград, на Кавказ, обморозившись и ошпарившись под Москвой. На Украине царствовали полицаи да бургомистры.

Впервые мы их увидели, конечно, в начале октября 1941 года, когда они объявились на Днепре. Наша улица, где мы жили, располагалась у самой насыпи железной дороги, по которой проезжали разные железнодорожные составы. С отвращением мы, взрослые и дети, смотрели, как фашистские солдаты то ли спьяну, то ли сдури, скидывали брюки и выставляли в сторону людей свои задницы. Они напоминали свиней, заехавших в пустыню. А когда они выгружались из вагонов, то первым делом бежали к домам хозяев улицы Алюминиевой (на которой мы родились), и не просто заходили в калитку дома, а сапогами разбивали ее. Тут же застреливали собак, если они лаяли и кидались на непрошенных гостей, а потом врывались в квартиры, требуя яйки, млеко, вылавливали кур, грабили что видели глазами.

Я как сейчас помню ту тройку фашистов, что ворвались к нам, перепугав всех. Они в мышиных френчах, с дикими взглядами, впереди висят автоматы. После их ухода жители, плача и причитая, хоронили застреленных собак, проклиная фашистов...

Проезжая на кибитке, помню, иногда ночью налетал какой-то мотоцикл, фашисты сильными прожекторами освещали нас, проверяя, кто едет, куда и зачем. Они допрашивали отца, тот как мог объяснял, что случилось и что он везет детей к дедам. Фашисты не причиняли нам вреда, но грабили. Да что у нас можно было грабить? А вот когда мы приехали в село и поселились в той же хате, которая ранее принадлежала отцу, то нас грабили уже свои, украинские, полицаи. Слово «полицаи» для меня столь отвратительно, что хочется плюнуть ему в морду. Полицай для русского человека оскорбительно, и лишь нынешние руководители-недоумки пошли на переименование милиции на полицию.

Нас в селе  спасли дедушка Иван и  бабушка Евгения да многочисленные тетушки. (По\тому, совсем естественно,  что пришло время, когда мы забрали их к себе в Саяны, в Саяногорск, в далёкую Сибирь, помогали им, ухаживали, «досматривали» их и хоронили по-людски, чтобы они, не имея своих детей, не оказались заброшенными, не чувствовали себя ненужными, одинокими).

Фашистов в 1943 г. в Украине было мало... Они рвали Россию, а в Украине появились снова  тогда, когда их на запад попёрла Красная Армия. У нас уже был огород и в нем – старый сад, у нас были и свои  козы, что являлось главным подспорьем жизни семьи.

Недобитые фашисты были очень злые и коварные. Отступая, они заняли село, выгнав из домов жителей, чтобы самим поселиться. Наша хата стояла почти на краю села, на левом берегу реки Великая Высь. А Красная Армия наступала со стороны правого берега, выбивая обороняющихся фашистов. Враг, хотя и разбитый в России, всё равно хватался за Украину, за Белоруссию, Румынию.

Нашу семью в феврале 1944 г. немцы выгнали из хаты, и мы поселились в козьем хлеву, а у фашистов одну комнату заняли минометчики (их минометы стояли в саду, прячась среди деревьев), а в другой комнате поселился офицер, который сразу же нашего брата Володю превратил в денщика, заставляя его чистить сапоги, шинель, убирать постель.

Передовая фашистов от нашего дома находилась недалеко. Чтобы минометчикам выбегать к своим минометам, произведя залп огня в сторону наступающих красноармейцев, они вырубили в стене проём и выбегали к минометам не через дверь, а через этот проем. А если слышали плач детей, то со злостью пинали сапогами, грозили убить.

Фашисты недолго продержались. Уже в марте Красная Армия с боем освободила наше село. Тот фашистский офицер, что жил во второй комнате нашей хаты, отступая, оставил на столе горстку конфет, которая оказалась заминированной. Нас спасло то, что отец строго запретил заходить в ту комнату, пока не появились красноармейцы. Они-то и показали отцу, что могло бы произойти.

Офицер, удирая, забрал с собой и нашего брата Володю; он через несколько дней при бомбежке колонны фашистов сбежит, когда офицер выскочит из машины, прячась от нападения самолетов. Брат потихонечку, расспрашивая людей, от  Буга дойдет домой…

Детскими глазами мы видели и море крови, и погибших воинов с обеих сторон, и навсегда запомнили ненависть фашистов. Много еще разных эпизодов помнят дети войны! Здесь я могу написать целую книгу, но раньше, пока живы были советские воины, считал себя не вправе касаться военной темы. О нас всё же правильнее говорить: «Дети Победы».

Нашему отцу сразу после освобождения села сделали в областной больнице операцию, а после его призвали в трудармию, и он работал по восстановлению шахт Донбасса. Мы жили с дедушкой до возвращения отца, до поступления в школу, но это отдельная тема....

Мы, дети, все же познали не только горе, но и счастье. Счастье учиться бесплатно! Я поступал и в училище ВВС Днепропетровска, учился и в вечерней школе, оканчивал профессиональные курсы машиниста подземного электровоза, проходчика, добывал вместе с братом Володей руду в шахте «Центральная», окончил КГУ, гидротехнический техникум… Брат закончил ФЗУ, дальше  учиться  не захотел. Сестры Тамара и Катя окончили училища…

Все имели семьи. Сейчас уже нет Володи и Тамары, а мы с Катей еще продолжаем свой род, имея кучу внуков…

Не будь Советской власти, не будь Красной Армии, не будь того общества, в котором мы жили, наш род давно бы закончился.   Да и не только наш. Мы жили в золотой период Советской власти. Хотя, как известно, и золота нет в совсем чистом виде. Всё было. Но нельзя не отличать зерна от плевел. Плевела отлетают, от них избавляются, а золото все же остается золотом…

Растеребила ты меня, Клара Павловна! Не будь ты такой, как есть, и какой я знаю тебя, не стал бы так растекаться по древу. С тем и кланяюсь тебе, поздравляя с наступающими Пасхами, Первомаем, Днем Победы, желая тебе крепкого здоровья, весеннего творческого вдохновения и благополучия всему твоему роду.

Искренне твой,  Ол. Грек

PS: Извини за мелкий почерк, я всегда жадный на бумагу…»

Мимолётность

В этом письме – абсолютно тот самый Олесь Грек, которого впервые реально я увидела на совещании молодых писателей Сибири, куда меня отправила «Комсомольская правда» выступить от имени своей газеты. Главным образом потому, что я несколько лет поработала собкором в Сибири (Красноярский край, Тува, Якутия…) и всю жизнь чувствовала её своим вторым «домом души». И когда ведущий совещание как-то очень торжественно объявил моё выступление, я смутилась и решительно объявила, что те, кто в зале, знают куда больше, чем я, – ведь они «коренные» Сибиряки, а я лишь влюблённый «приёмыш». Из зала донесся веселый голос: «Ух ты, как скромно!..»

Я растерялась и даже обиделась: в зал я влетела прямо с самолёта. Ночью где-то была вынужденная посадка, что-то чинили в самолете, было тревожно всю ночь, мы не спали… Передохнуть мне не дали, даже в гостиницу не заскочила. Совещание уже шло второй или третий день…

В перерыв меня просто взяли в кольцо, все что-то хотели спросить, чем-то поделиться, и я оказалась у длинной, во всю стену «стенгазеты», и весёлый, громкий парень подтолкнул меня к ней: «Клара вот прочти эту заметку, это про тебя. И посмейся!!»

Господи, знал бы Олесь, что поездку эту я получила от редакции в порядке извинения, и не готова была ей радоваться, едва приходя в себя после тяжелой операции и месяца долечивания. А ответсекретарь, взрослый, опытный и «начальственный», официально «приложил» меня в нашем персональном рабочем журнале «Собкор за работой». Почти тунеядец, месяц не писала, статей нет, живу прежними «перлами»…

А меня каждый день возили на перевязку; малышка ходила в первый класс, трое старших доучивались, - 10-ый, 9-ый, 8-ой. И по-прежнему их надо было проводить завтраком, встретить обедом, подкреплять вечером, уложить спать с ужином, выслушать всё про школу… А Алёнке с подружкой не давала покоя мечта попасть в плавательный бассейн именно сейчас! И пришлось по сугробам, с помощью отца подружки-одноклассницы из нашего дома, дотащиться до начальницы бассейна на окраине и убедить: нельзя губить детские мечты! Убедил папа подружки, на 30 лет старше меня, которого приняли за дедушку. А он был заслуженный врач, и коротко объяснил: если мать вся в бинтах притащилась, с этим нельзя не считаться: может затянуться выздоровление!

Вот предыстория поездки на совещание! И я позвонила главному редактору Борису Панкину и сквозь слёзы сказала: передаю официальное письмо на редколлегию про это бездушие для публикации в следующем номере!

Вот Борис Дмитриевич мудро и решил: «Это скандал! Прости ты нас. Не доглядели. Я номер журнала не подписывал. Вместо ответсекретаря на престижное совещание отправим тебя! Сможешь добраться в Сибирь?»Я была в это время собкором в Воронеже, после Красноярска.

Вот так мы и познакомились. И весело же посмеялся надо мной в газете Олесь Грек, - «дитя войны», каких было большинство в зале. И тут же слетела у меня с души вся смута и накипь последних дней! Вот она, родная Сибирь – крутая, добрая, озорная, горячая, настоящая!

И раньше пересекались где-то пути, - ну, хотя бы в Дивногорске, на строительстве Красноярской ГЭС, в газете «Огни Енисея», может быть… Но теперь Олесь больше не исчезал из вида. Пути совпадали, пересекались. И определялись они комсомолом и ударными комсомольскими стройками, и непоседливой журналистикой. Созванивались, переписывались, Олесь присылал свои огромные публикации, философские размышления. Обменивались книгами, которые у нас выходили… Радовались встречам нашей нестареющей «молодой гвардии». Кто-то нас не любил (как ответсек меня), кто-то не понимал (когда же угомонимся?), а я не понимала в жизни Олеся только одного: как ему удаётся каждое лето, хоть на день, промчаться из Саяногорска в украинскую деревушку, повидать родственников, - ведь он просто тонул в работе!

И только сейчас я как следует поняла: почему ему это удавалось!Благодарность!!! Великая благодарность родным, сумевшим спасти жизнь им, малышам; не дать надругаться безжалостным оккупантам!

И вырастить. И выучить. Не только поставить на ноги, но и душе помочь не сбиться с пути. Ведь главную путеводную звезду – маму – они даже запомнить не успели. Вокруг них сомкнулись руки родственников. Родни. Родных…

Жизнь его всегда была – полёт и гонка. Страсть к «бесплатной, советской, бесконечной» учёбе дала ему десяток профессий, внутреннюю уверенность и желанность его работы на всех стройках: Дивногорск, Саяногорск, Вьетнам. И – «Куба – любовь моя!»

25 марта 2012 года, спустя 42 года после первого смешного знакомства, Олесь упорно приглашал меня на большую встречу: «Сибирь – Куба». Ещё точней: Любовь «Дивногорск – Куба».

И окончательно убедила меня ехать на эту встречу дочка Мариночка, приехавшая из Старого Оскола поздравить меня: ведь мне как-то незаметно в «бурях и ненастьях», «стукнуло» 82 года, я даже как-то осознать этого не могла, и, наверное, было жаль что-то потерять из той нашей прежней окрылённости… «Мама, ты что? Ты не можешь не ехать, если тебя так зовут! Я провожу тебя. Я поеду вместе с тобой! Это и наше детство – наш дом гудел от голосов ваших друзей, и нам они радовались, как тебе! И в школу к нам приходили с тобой, в наши классы, рассказывали о жизни в своих краях… И шоколадные монетки дарили, помнишь? Это всё было наше! Понимаешь? Переодевайся и едем!»

Встреча во всём разгаре шла в Доме Дружбы. Да нет, это не просто встреча – это костёр какой-то! Вёл её Олесь Грек. И любимые сибиряки Виктор Плисов, Константин Чернов, в регалиях и званиях, прошедшие эти же пути, такие же «дети войны», не погасшие, не «остывшие», не сильно здоровые, перенесшие потери и беды, и горе, и подставившие плечо несчитанному числу прислонившихся к ним – тоже были рядом. И многие, кого давно не видела. Вот подарок жизни!

Люди, - молодые и не очень, - тесно сидели в уютном зале, стояли у подоконников, сидели на притащенных откуда-то стульях. Среди них наш любимый секретарь ЦК комсомола уралец Евгений Михайлович Тяжельников. Виктор Плисов, тоже «дитя войны», когда-то, в сказочном далеке, секретарь комсомола строительства Красноярской ГЭС, в конце 50-х – начале 60-х! Дверь в комитет всегда была нараспашку, - любому человеку с любой проблемой, - а их были сотни! Только искать, как правило, Виктора надо было в котловане, среди рабочих… Тысячи неопытных ребят ехали на ударную комсомольскую, и он был для них как старший брат, выпросивший распределение на сибирскую стройку после блестящего окончания Московского института… Голос его сейчас, на встрече, был всё тот же, - просто горячая волна из сердца… Он рассказывал, как же сумела Красноярская ГЭС породниться с Кубой…

И было так понятно, почему сегодня собрал всех в этом зале именно Олесь Грек. Годы и годы он сотрудничал, ездил на Кубу, работал, всей душой приняв её, Кубы, смыслы и идеалы. Как наши, как свои собственные.

По удивительному совпадению это был мой день рождения. И драгоценный подарок вручил Олесь прилюдно – маленькую голубую фотокнижечку. Олесь Грек, «На Днепровско-Енисейских перекрёстках», к 75-летию (можно сказать, писал её 75 лет). И огромную, неподъёмную красавицу, с голубым небом, синими горами, алыми и бело-сине-красными, рвущимися на свободу флагами… «Из Сибири te saludamos, Куба!» («Из Сибири приветствуем Кубу!»)

Куба – любовь моя,

Остров зари багровой,

Песня летит над планетой звеня –

Куба – любовь моя!

Мужество знает цель!

Стала легендой Куба,

Вновь говорит вдохновенно

Фидель –

Мужество знает цель!..

(Это написали А.Пахмутова и Добронравов, в 1962 году, и с тех пор мы и пели эту песню как личное признание!)

«Дорогой мой друг читатель!

Ты держишь в руках книгу, над которой автор работал более сорока лет. Хотя, извиняюсь за нескромность, я могу утверждать, что над ней работал столько, сколько лет Кубинской революции, потому что всё, что связано с этим событием на Американском континенте, прошло через моё сердце.

…Победа Кубинской революции на Западном полушарии была воспринята народами СССР с таким интернациональным восторгом, что мы буквально влюбились в далекую страну…

И, конечно, я был среди встречающих первую группу кубинских студентов, прибывших на обучение в Киевский государственный университет…»

И так Куба вписалась во всю оставшуюся жизнь!

Конечно, как огромный подарок я восприняла дарственную надпись на книге: «Писателю, романтику, неистовой комсомолке, чудесному Человеку Кларе Скопиной с пожеланием звездных удач, счастья, здоровья, благополучия.

И с днём рождения! С уважением. Автор Ол. Грек. 15 марта 2012 г.  Г. Москва»

     Каково?! Да ведь это совершенно особое качество Олеся: Щедрость! Щедрость с самой большой буквы. И это тоже качество Детей войны. И послевоенного времени (у меня собралась целая глава документов этой удивительной щедрости, радости за другого при малейшем поводе, потребности верить в добро, в душевное родство!) Люди, а мы не совсем еще потеряли эту способность сегодня? Средь щедрых потоков информационной грязи, жестокости, ревности к чужому успеху, равнодушию,  Олесь Грек с открытой душой как свет с далекой планеты, ей-Богу!

… Дорогой Олесь! Огонь и пламя! Спасибо тебе за него! Ты сумел его сберечь. Хотя ведь далеко не все это нравится в сегодняшней жизни. Но ведь кому-то и сегодня оно поможет сохранить своё достоинство и душу!

Кто же он, Олесь, «дитя войны», «дитя Победы!», как он себя называет, - сегодня? Общественный деятель? Многогранный технический специалист широкого профиля? Талантливый организатор? Писатель? Журналист? Увешанный наградами, государственными и общественными, он достойно носит почётные звания… Лауреат Премии Красноярского комсомола… Самая теплая награда…

Личность, с доверием принявшая советскую жизнь и не свернувшая на чужие приманки!

Человек, убежденно отстаивающий советскую цивилизацию, которая не позволила сломать жизнь миллионам «детей войны». Потому что старшие жили сердцем. Потому что знали: чужих детей не бывает. И потому он, Олесь Грек, - Дитя Победы!

Из записок и писем... Клары Скопиной,  журналиста, писателя, Лауреата Премии имени Лениского комсомола 

Помощники автора:

Ксения Веслинская, специалист по корпоративной культуре, писатель, автор книги «Детство с нами навсегда», внучка автора.Геворг Гуланян, специалист в области организации деловых мероприятий, специалист по связям с общественностью, муж Ксении.Артём Гуланян, 5 лет, специалист по строительству, авиации, машинам современного типа, русской и международной сказочной литературе, и миру белых игровых кроликов. Друг. Лучший в мире. Сын Ксении и правнук автора.