В Республике Никарагуа,  где мне довелось работать советником в нашим посольстве в  1986-92гг. Почти шесть лет...Жизнь и работа  свела  со многими замечательными людьми.  С тремя послами -  Вайно Иосиповичем Вялясом, с Валерием Дмитриевичем   Николаенко  и с  Евгением Михайловичем Астаховым, с дипломатами  и руководителями  высокого   ранга:, с руководителями Торгпредства и Эконом Советника  (МВЭС)   группами специалистов в области Минводхоза, Минрыбхоза, Минтранса, картографии, геологоразвдки,   работниками высшей  и среднеспециальной школы- организаторами  образования. а так же с  группой журналистов ТАСС, АПН, Центрального телевидения и радио, с  медиками , вертолетчиами, военными советниками .  Многому научился в работе с  А.В. Дмитриевым,   А.А. Несмеловым,  М.П. Давыдовским,  Г.П. Королевым,  А.Н. Чухровым, В.Н.  Матявиным,Э.В. Аболиньшем, с генералами Карягиным и Петрущенквым,  и многими другими замечательными людьми - всех не пречислить ,  оставивших в душе моей памятный и глубокий след.. Для меня это были годы очень напряженной и очень интересной  работы.. Мы  предсталяли великую страну СССР и искренне  стремились помогать народу Никарагуа по многоим направлениям экономической, социальной  жизни, подготовки   национальных кадров.     Шла гражданская война..Порой  было   очень неспокойно и опасно...Но работали и  с честно   несли свою службу...    С  двумя представителями Гостелерадио СССР   -  Юрием Александровичем Барановым-светлая память и еще одна  печальная зарубка в жизни -   профессиональном и результативным собкором и  еще в те годы    моим заместителем по партийной работе,        и  его телеоператором Валерием Борисовичем Борисовым  -  встречались часто и взаимно обменивались информацией..Работа у них была     опасная и  не простая. Они пробирались туда, куда  ни диплоаматы, ни специалисты наши и не мечтали попасть ...

Вот недавно  увидел опубликованную  беседу с  В.Б. Борисовым и  привожу ее  здесь....Очень интересный его рассказ и наблюдения...Бывалый и  смелый человек.   Достоин  и большого уважения,  и  сердечной благодарности за свой нелегкий труд...Сам он из Рязани... Как ножом по сердцу, когда узнал что Валерий ушел навсегда... Поэтому и публикую... О таких, как Валерий Борисов,   надо рассказывать молодежи... Чтобы знали и помнили.. 

Вит Бор Арсентьев, советник первого класса МИД в отставке, гл. редактор сайта   (orgkomol-100@yandex.ru)

15 декабря  в прошлом году, как всегда,  отмечали   День памяти журналистов, погибших при исполнении профессиональных обязанностей

В 2005 году знаменитый поэт Евгений Евтушенко подарил журналистам текст гимна Союза журналистов России. Музыку к гимну написал Евгений Крылатов.

Гимн активно обсуждался в прессе. Сообщество российских журналистов, несмотря на мудрость «дарёному коню в зубы не смотрят», отнеслось к новому гимну в целом негативно. Текст собрал множество нелицеприятных  отзывов. Встречались и  пародии отнюдь не добродушные. Гимн бранили за пафосность, за незнание его автором особенностей журналистской работы, за нелепые формулировки, за формальность идеи сделать гимн для профессионального сообщества. Особой критики удостоились нетипичные для гимна «жестокости» в строках о гибели журналистов. Во многом то были заслуженные порицания. Но недавно я беседовала с человеком, который проработал в журналистике больше полувека. Некоторые строки гимна звучат как «эпиграфы» к журналистской судьбе и позиции Валерия Борисова.

Кто от Чили до Таймыра

Все углы медвежьи мира

Исходил, исколесил не на такси?

Валерий Борисов долгое время был единственным в Рязани и области профессиональным военным корреспондентом. Как оператор, он сотрудничал с центральным телевидением, освещал военные конфликты в разных точках земного шара: в Латинской Америке (семь лет с 1985 по 1991), на Северном Кавказе и в Чечне (с 1992 по 1996), в Югославии (с 1997 по 2001).

До того Валерий Борисович работал кинокорреспондентом Гостелерадио СССР в автономной республике Бурятии и Рязани. Его трудовая биография состоит из разъездов и дальних командировок. Начинал учёбу в Одессе, операторскому делу учился в родном Крыму, диплом режиссёра кино и телевидения получал в Ленинградском государственном институте театра, музыки и кино, где учился заочно, работая в Сибири. Почти половину жизни Валерий Борисов провёл в Рязани. В  1974 году он стал кинокорреспондентом центрального телевидения по шести областям – Рязань, Тамбов, Пенза, Орёл, Брянск, Тула. В середине 80-х «сверху» было спущено указание направлять за рубеж хорошо себя проявивших сотрудников корпунктов. Среди прочих возможность поехать журналистом в «сложную страну, где стреляют» предложили и Борисову. Он думал, речь об Афганистане, но имелось в виду Никарагуа.

О работе   собкора  в советскую эпоху  и  перестройку можно слагать саги. Всякий, кто знаком с этой профессией и решил бы записать свои впечатления от неё, не уступил бы Довлатову. Валерий Борисович может рассказывать об этом часами. За его плечами постижение операторской премудрости у отличных мастеров, учёба опыту общения с людьми, ответственность человека, освещающего партийную, хозяйственную, промышленную и культурную жизнь шести регионов, старание отстоять журналистскую независимость перед местными руководителями, разжигавшее недовольство последних, срочные командировки за сотни вёрст, следование якобы шутливой заповеди «Жив ты или помер, главное, что в номер»… И преподавание на отделении журналистики филологического факультета РГУ, которое Валерий Борисович оставил не так давно. Но в преддверии скорбного Дня памяти журналистов, погибших при исполнении профессиональных обязанностей, мы поговорили с Борисовым о месте журналиста на войне. По ходу разговора выяснилось, что часто не меньшие опасности, чем на войне, подстерегают журналиста и в мирной жизни.

Оператор пал убитый

Рядом с пулями разбитой,

Неразлучной телекамерой его,

Ну а ей все было мало –

Все снимала и снимала,

Все снимала, не теряя ничего.

– Валерий Борисович, почему вы приняли предложение поехать за рубеж военным корреспондентом? Это же опасная работа.

В.Б. – Для меня предложение было неожиданно, но не могу сказать, чтобы неприятно или напугало. Мы все, кого разослали по разным странам, включая Афганистан, ещё не знали, что такое война. У меня, например, опыт армейской службы был очень короткий, я попал под сокращение и не проникся системой армейской. Первое время даже «не врубился», насколько это опасно. Ну, пули свистят – и свистят! Только в Никарагуа я впервые начал осознавать войну. Буквально через неделю после приезда в Никарагуа я поехал в командировку и увидел, как гибнут люди. На моих глазах в вертолёте умирал молодой парень, я почувствовал, что такое запах смерти – в замкнутом пространстве вертолёта он лежал в гамаке, у него были громадные от боли глаза. Мы не довезли его до госпиталя, он скончался.

– Вы были ориентированы на освещение боевых действий советских войск?

В.Б. – Там не было советских войск, там были военные советники. Никарагуа было вторым после Кубы мощным оплотом СССР в Латинской Америке. Куба – островное государство, а здесь, хоть на перешейке, но под боком у Америки. Но ограниченного контингента войск не вводили. Я смотрю иногда фильмы о боевых операциях «наших» в Никарагуа и улыбаюсь. У меня там были замечательные коллеги. Начинал работу за рубежом с Юрием Барановым, царство ему небесное, испанистом, хорошим журналистом, замечательным аналитиком, с ним работалось легко и приятно. Он меня ввёл в курс всех дел – и жизни в Никарагуа, и тонкостей нашей работы – в считанные дни. Благодаря ему я имел возможность снимать в действующей армии.  Юрий дружил с командующим Вторым фронтом команданте Сальватьеро. Когда мы вылетали на линию фронта, команданте Сальватьеро нас отправлял на места наиболее интенсивных сражений, но заботился о нашей безопасности. Мы прилетали на вертолёте к месту боя, на границе с Гондурасом или Коста-Рикой, где в двух местах было сосредоточено сопротивление, забирали раненых, отвозили боеприпасы, питание и возвращались обратно, отсняв кадры военной хроники. А когда организовывало наши командировки тамошнее Министерство информации совместно с Министерством обороны, было грустно. Весь корреспондентский корпус «забивали» в один автобус, привозили куда-нибудь на точку и говорили: здесь бандиты, пришедшие из Гондураса, ограбили и разгромили кооператив, можете снимать. А что снимать, когда уже всё произошло? Запечатлевать действие гораздо интереснее для профессионала, чем последствия.  Но за почти семь лет, пока шла война, я постепенно привык к работе в боевых условиях, как и все мои коллеги. Даже наши жёны уже не очень волновались, когда мы уезжали на линию фронта. Нам так повезло, что в Никарагуа не погиб ни один советский корреспондент и оператор. Первые жертвы среди российского журналистского сообщества случились в Югославии в 1991 году. Первые ребята, которые не вернулись из командировки, были корреспондент и оператор канала «Останкино» Виктор Ногин и Гена Куренной. Они погибли, до сих пор непонятно, кто в этом виноват – югославы или хорваты.

– Как к вашей работе относились латиноамериканцы – обыватели, власти, полиция? Не было ли неприязни оттого, что вы снимали трагичные эпизоды?

В.Б. – Помимо этого мы снимали и культурную жизнь, работу наших специалистов, помощь Советского Союза. Культурный пласт там было очень интересный. Мы открыли советскому телезрителю всю Центральную Америку. Наши люди не знали, что такое Гватемала, Панама, Гондурас, Сальвадор. По всем этим странам у меня были командировки. В Сальвадоре постоянно шла гражданская война, сражались «городские партизаны» и «партизаны сельвы» с правительственными войсками, и там на моих глазах погиб голландский оператор-документалист. Отношение к нам в Центральной Америке было сложное. Жители были уверены, что всякий советский – ужасный человек и оголтелый пропагандист. Как в стихах Маяковского «О советском паспорте», менялись лица, когда видели наши паспорта, хотя они были не «краснокожие», а синие. В Сальвадоре, едва глянув в документы, нас спросили: «Кто вас пустил в страну? Нам только красных шпионов здесь не хватало!». Мы с величайшим трудом «прорывались» в Сальвадор под информационный повод выборов – президентских или в парламент. Латиноамериканские страны в это время уже освобождались от военных режимов и переходили на демократические принципы. Отказать в присутствии на выборах прессы они не могли, ибо это не демократический жест. А потом и в СССР началась перестройка, и в 1986-1987 годах в Сальвадоре трое моих коллег-журналистов вели программу на местном телевидении и рассказывали гражданам, что у нас в стране тоже все меняется, мы стали открыты для общения, для контактов, что пора перестать бояться советских.

– Осознавая все эти опасности, физическую – попасть под обстрел, или политическую – быть обвинённым в шпионаже, вы как себе объясняли смысл журналистской работы – как результат или как процесс?

В.Б. – Ну, в шпионаже нас нельзя было всерьёз обвинить, как и в другой политической деятельности. Я никогда, ни в Никарагуа, ни в Югославии, ни в Чечне в руки оружия не брал. Основывался на Женевской Конвенции, запрещающей журналистам носить оружие. К тому же был уверен: случись что, это не спасёт, а вот попав в плен с оружием, ты имел бы статус военнопленного, со всеми вытекающими последствиями. А нашим смыслом и целью, думаю, была сама работа. Всё было совершенно конкретно. Мы получали задание, его надо было выполнить. Мы тогда о смысле журналистики в глобальном понимании даже не рассуждали.

Мы в Чечне и на Ямале,

Как хотели, так снимали,

И снимали нас, за правду разозлясь.

– Были ли востребованы те сюжеты, что вы добывали, порой рискуя жизнью?

В.Б. – С нашей главной информационной программой «Время» случались сложности. Это сейчас, когда есть интернет, достаточно войти в сеть, чтобы из любой точки мира передать сюжет. А раньше была целая проблема из-за границы передавать. Бывало очень обидно, когда мы делали новостные сюжеты, передавали горячий материал, особенно в период НАТОвской агрессии в Югославии, и он не шёл в эфир!.. Звонили в программу, выяснялось, что претензий к сюжету нет, но его вытеснил другой материал, нашу новость отложили на завтра. Я пытался объяснить, что там идёт война, и завтра этот репортаж уже никому не нужен будет, на меня «махали рукой».

– Так есть ли глобальный смысл у работы журналиста, трудной, опасной, разрывающей сердце, если сюжет, ради которого ты из кожи вон лез, могли даже не дать в эфир? 

В.Б. – О глобальном смысле своего дела я стал задумываться, когда вернулся в СССР и с 1992 года начал ездить на Северный Кавказ. Там ещё не было войны, но уже объявился Джохар Дудаев, формировался «чеченский узел». Мы брали одно из последних интервью у Дудаева. Уже тогда было тревожно: вооружённые люди, блокпосты, надменность во взглядах, ощупывающих тебя, устрашающие бородачи. И сам Грозный, который я помнил замечательным уютным городком, благоухающим розами, казался зловещим. А после войны, в середине 90-х, он лежал в руинах, на которые было тяжело смотреть. Окна домов зияли как бойницы. Признаюсь, только на Кавказе у меня начало болеть сердце от тех ужасов, что мне приходилось снимать. Там были беспризорные дети, брошенные без пропитания старики и старухи, которые не понимали, что происходит, почему они остались без средств к существованию, униженные, оскорблённые. Было страшно не знать, чем этим людям помочь. Можно было дать им банку консервов, хлеба, денег – но всех нельзя было спасти, прокормить!.. Та, никарагуанская война была для нас посторонней. Да, как любому нормальному человеку, мне было невыносимо смотреть, как убивают людей. Но я был регистратор событий в чужой стране, моя задача была профессионально это всё отснять. На Кавказе мы все чувствовали, что эта война касается нас непосредственно, что она грозит нашей родине – единственное, что утешало, мы понимали, ради чего идёт война. Противники сражались за свою независимость. Федеральные войска – за целостность государства. Им приходилось исправлять ошибки руководителей страны, особенно брошенной Борисом Ельциным необдуманной фразы: «Пусть каждый берёт независимости столько, сколько сможет проглотить», – она привела к трагическим последствиям. Всё время в Чечне сердце обливалось кровью. По приезде с задания шла сплошная пьянка в гостинице, где жили журналисты. Кстати, через шесть дней после моего отъезда эту гостиницу штурмовали боевики. Рядом были здания МВД, ФСБ. Боевики пытались «разобраться» с ними со всеми. Погибли почти все чекисты, защищавшие своё здание.

– Понимали ли вы, ради чего снимали эту войну, транслировали её ужасы многим тысячам телезрителей?

В.Б. – Отвечу так же, как отвечал своим студентам на вопрос: «Для чего вы снимали войну?». Я не люблю цитаты, но есть одна, которая многое определяет в работе военкора. Аристотель говорил: «Мы ведём войну, чтобы жить в мире». Перефразируя его, можно сказать: «Мы снимаем войну, чтобы не было войн». Это сверхзадача, говоря языком Станиславского. Может быть, звучит пафосно, но это так. То же самое делают сейчас наши ребята в Новороссии. Они снимают ярко, документально ужасы происходящего, чтобы убедить весь мир, что пора опомниться обеим сторонам, прекратить бойню, потому что гибнут мирные люди!

– Вы встречали людей, для кого сама война является смыслом жизни? Способны ли «подсесть» на войну, как на тяжёлый наркотик, журналисты?

В.Б. – Как ни странно, многих журналистов, с которыми сотрудничал в Латинской Америке, я потом встречал и в Югославии, и в Чечне. Странно, потому что и профессия военного корреспондента достаточно опасна, и у нас с военными иногда задачи довольно сильно «расходятся». В Чечне я увидел впервые, что такое настоящая война – без романтического и героического флёра, без красивостей. Прямо говоря, в Чечне творились нарушения прав человека с обеих сторон. Иногда федеральные войска просто нас не пускали куда-то. Мы сидели под штабом в Ханкале, у меня фотография есть, где мы сидим, человек 15 корреспондентов из разных изданий, и ждём, когда нас куда-то забросят. Думаю, задержки были связаны с тем, что прессе нельзя было показывать истинное положение вещей. Те, кто пытался писать правду о войне, сильно рисковали. Много было наломано дров и с российской стороны. В Чечне даже погибло несколько женщин, серьёзных журналистов, которые пытались писать, скажем, об издевательствах в фильтрационных лагерях. Через них проходили многие подозреваемые. Людей просто брали и начинали «вышибать» откровенные показания.

Но пошли снимать нас вскоре

В мафиозном приговоре

Не с работы, а с поверхности земли…

– Каково же работать журналистом в таком «взрывоопасном» краю, если ещё до нашумевшего убийства Анны Политковской пострадало несколько женщин-журналистов, писавших о чеченской кампании, о чём мы и не знали? 

В.Б. – Анна была настоящим Журналистом. Своим ребятам я всегда говорил: если вы хотите работать в журналистике, берите пример с Анны Политковской. Она – олицетворение, какой должна быть журналистика. Она как-то приезжала в Рязань, мы с ней общались. Анна была очень дотошна, это был её стиль журналистский, она привыкла никому не верить на слово, а факты тщательно проверять, особенно такие горячие, которые выдавала. Бесполезно было её «ухватывать за бока», хотя она писала только правду и ничего кроме правды. Студенты начали ей задавать вопросы, почему она пишет то, что пишет, она сказала: «Журналистика – это зеркало. Я ничего не придумываю сама. Я не кривое зеркало, я отражаю то, что есть на самом деле». Пожалуй, в этом смысл нашей работы. Мы тоже старались объективно передавать всеми доступными нам средствами всё, что происходит на северном Кавказе. Были среди нас люди, которые дорого платили за свою профессиональную деятельность. На той войне все понимали: есть мы и есть враги. К «врагам» подходили по законам военного времени. Первые проявления агрессии в адрес журналистов в России начались в Чечне. Неприязнь и недоверие к журналистам сменились серией похищений. У меня был товарищ Роман Перевезенцев,  собкор  со Ставрополья, мы с ним хорошо сработались, нас любили вместе посылать. И вот очередная командировка – а я заболел. Позвонил в программу, повинился, что ехать не могу, мне сказали, что меня заменит новый оператор из ставропольского корпункта,  Слава Тибелиус. Это была его первая серьёзная командировка. Надо было «перегонять» материал не из Грозного, а из Назрани, из Ингушетии. Пока Роман и Слава ехали туда, это примерно сто километров, их перехватили чеченские боевики, они провели в плену 2,5 месяца, их выкупил, по слухам, лично Борис Березовский, тогда хозяин Первого канала. Он приложил все усилия. Помню торжественную встречу в Москве, когда они вернулись. А потом журналистов начали похищать одного за другим.

– Вы владеете цифрами, сколько журналистов пострадало в Чечне?

В.Б. – По некоторым данным, во время Первой чеченской кампании погибло 20 журналистов и пропало без вести 9. Сегодня никто не знает точно, сколько журналистов погибло или захвачено в плен в Новороссии, но счёт ещё, к сожалению, не закончен. Я скорблю по поводу гибели в Украине моего старого товарища, оператора Анатолия Кляна. Я его менял в Югославии. Этот парень прошёл огни, воды и медные трубы. Он работал в Югославии лет семь-восемь, самые сложные годы, когда распадалась страна, когда лилась кровь, когда каждый выезд был с риском для жизни. Толя всё это прошёл и, думаю, себя настолько уверенно чувствовал, что, к сожалению, вышел покурить без бронежилета – и был сражён пулей со смещённым центром. Он работал до конца. Человека четыре или пять, с которыми мы пересекались в Чечне, с Радио России и с телевидения, тоже стали жертвами своей работы. Это не считая Романа и Славы. Например, пострадала Елена Масюк со своей группой с НТВ – причём Масюк была в прекрасных отношениях со всеми боевиками. Они были единственной съёмочной группой, которая работала и на стороне боевиков, и на стороне федералов, поэтому федералы к ним относились неприветливо и сдержанно. Их не пускали даже в Ханкалу на перегоны. Они были вынуждены ездить «кружными» дорогами, у них разбился оператор и водитель по горной дороге в Назрань…

– Настолько «страшна» для армии работа журналиста, который, согласно закону о печати, старается выслушивать обе стороны? А с вами бывало такое, чтобы запрещали давать какую-то информацию в телесюжет?

В.Б – Бывало и хуже: когда мы делали материал и отправляли его в Москву, а в Москве его перемонтировали таким образом, чтобы он соответствовал редакционной политике. То есть редакционная точка зрения превалировала над объективностью информации. Нас потом в Чечне встречали люди и говорили: «Ах, что ж вы брешете? Я вам разве это говорил? А почему Москва так показала, что я сказал это?» Там наши искусники делали из «да» «нет», и наоборот. А нам потом в следующий раз, когда мы приезжали в тот же аул или город, было очень сложно общаться с народом!

– Как вы объясняете эти уродливые примеры? Само общество не хочет правды? Надеется дозированным предоставлением невесёлой информации поддерживать порядок?..

В.Б. – Есть вещи, которые я не понимаю! Почему ты не можешь иметь собственное мнение? На днях показывали ток-шоу с Анастасией Волочковой. Она, к сожалению, наговорила публично много неумных вещей, облила людей грязью… Теперь раскаивается, рыдает, просит дать ей возможность спокойно жить и работать, что её неверно поняли, она любит свою страну. Она совершила некрасивый поступок, но на ток-шоу правильно сказал кто-то из присутствующих: «Она что, не имеет права на своё мнение? На свою точку зрения? Для чего она сюда пришла, зачем оправдывается?». Меж тем, это тенденция. Сейчас доминирует определённая позиция в СМИ, и против неё нельзя выступать. И Владимир Соловьёв, и другие ведущие ток-шоу знают принципы журналистики: если тебе говорят, что земля круглая, то ты найди оппонентов, которые будут говорить, что она квадратная, а сам будь модератором между двумя спорящими сторонами. Но в наших ток-шоу нет никаких разногласий, а градус страстей такой, что упаси Боже инако высказаться! Все будут топтать такого человека. Это самое скверное, что может быть в журналистике и в общественной жизни. Когда я преподавал в институте, размышляя со студентами над допустимой самостоятельностью журналиста, работающего в СМИ, я говорил им: если у тебя другая принципиальная позиция, надо уходить с данного канала, из этой газеты и т.п. Но сейчас – куда уходить, если у нас все каналы выражают единую точку зрения, государственную, и по сути не отличаются друг от друга? Но обидно же это, чёрт побери, сколько же лет можно считать, что люди не способны сами ни до чего додуматься? Надо больше доверять собственному народу, не говоря уже о журналистах.

– Спасибо за интервью!

Беседовала Елена Сафронова   Фото из личного архива В. Борисова.

=================================================================

К горькому  сожалению  Валерий Борисович Борисов немного  не дожил до  своего  80-летия. Рязанские  коллеги, родные и близкие простились с ним  ..Ушел от нас навсегда, оставив  горячие ленты из "горячих  точек" планеты .   Светлая вечная память ...Мы помним тебя  всегда, дружище, мастер, мэтр, наставник, учитель -  Валерий  Борисович...

Рязань попрощалась с Валерием Борисовым

Прощание с Валерием Борисовым состоялось в рязанском Доме печати 30 мая2018г.  Валерий Борисов долгое время работал в Гостелерадио СССР, был оператором, корреспондентом в том числе — и за рубежом, присылал свои материалы из Никарагуа, Югославии, с Северного Кавказа. Работал в экстремальных условиях, в период военных конфликтов. 
Валерий Борисович родился в 1938 году в Крыму, окончил Ленинградский институт театра музыки и кинематографии, работал на нескольких телестудиях Советского Союза. Неоднократно избирался членом правления регионального отделения Союза журналистов, преподавал на кафедре журналистики Рязанского государственного университета имени Есенина, делился со студентами своим богатым профессиональным опытом. В августе Валерию Борисову исполнилось бы 80 лет. 

Попрощаться с мастером пришли родные, коллеги, ученики и друзья. Они поделились воспоминаниями, моментами встреч с Валерием Борисовичем, рассказали о влиянии, которое он сумел оказать на их судьбу. 

— Он всегда мог и порадоваться, и поругать. И ругал он за пренебрежение к профессии, за профессиональные проступки, — отметил рязанский телеоператор Станислав Номероцкий. 

— Врезалось в память, как после каждого приезда из Чечни он запирался и мог днями не выходить. Он плакал. Когда выходил, переживал, за что таких молодых ребят туда посылают. Настолькоыл искренний и честный человек, — поделился воспоминаниями фотограф Андрей Павлушин. 

— Валерий Борисов — красивый и мужественный человек, которого так и не коснулась категория возраста. Он так и не успел состариться, и до конца дней оставался таким же красивым, сильным человеком, выдающимся профессионалом, честью и славой советской и российской журналистики, — отметила профессор РГУ Ольга Воронова. 

По своей инициативе Валерий Борисов для будущего поколения журналистов на кафедре в РГУ ввёл предметы, о которых и не помышляли в МГУ. В том числе экстремальную журналистику, показывал свои работы, документальное кино, говорил о мастерах операторского искусства, о военных командировках. Друзья и коллеги вспомнили, с какой теплотой и любовью Валерий Борисов относился к свой видеокамере: говорил, что думает камерой, разговаривает ею. Каждый отметил бесконечную жизненную энергию Борисова, его интерес к каждому, с кем был знаком, работал, был наставником.  Видео сюжет: https://www.youtube.com/watch?time_continue=32&v=hxLlrknLoGo

https://yandex.ru/video/search?filmId=14295189885868726731&text=рязань%20Борисов%20Валерий%20Борисович%20видеожурналист&noreask=1&path=wizard