Т ашкент — звезда Востока. Не я первый и не последний воздаю похвалу этому городу. С давних времен в Ташкенте проводились кинофестивали стран Азии, Африки и Латинской Америки. Кстати, в Советском Союзе было всего лишь два международных кинофестиваля: один в Москве и один — в Ташкенте. В Ташкенте же проводились международные конференции писателей стран Азии, Африки и Латинской Америки. Выходил ежеквартальный литературный журнал «Лотос» Ассоциации писателей этих стран на нескольких языках. Была также учреждена премия аналогичного названия. К жизни и деятельности этой организации писатели Ташкента имели непосредственное отношение.
Я вспоминаю об этом по случаю ряда событий, которые востребовали тогда строительства новой, шикарной по тем временам, гостиницы для иностранных гостей, названной впоследствии «Ташкентской». Застал я эту стройку, кажется, на полдороги по окончании Запорожского строительного техникума, приняв участие в строительстве на завершающем этапе. Тогда это было прямо-таки высотное здание. Напротив, через дорогу, располагался театр имени Алишера Навои. С шестого этажа недостроенной еще гостиницы или из кабины башенного крана, куда мне доводилось подниматься по делам моей технической службы, открывалась колоритная, приземленно-уменьшенная панорама. Театр Навои, что напротив будущей гостиницы, становился почти в два раза ниже своего роста. Уменьшались в размерах скользившие по рельсам, что справа от театра, трамвайные вагоны. Узким становился и арык, превращаясь во взгляде с высоты в мало заметный ручей, а здание издательства и домá газет уж совсем приземлялись, а я сам себе казался чуть ли не Гулливером.
Иногда, а порой и несколько раз в день, к арыку, стремившему свои воды в центр города, приходил светло-серых оттенков ишак, чтобы утолить жажду от лучей горячего южного солнца. Насытившись прохладной водой, чистой как зеркало, он начинал свое громкое пение, «копируя» то скрипку, то тромбон с барабаном.
Не поддавался зримому уменьшению лишь дым от шашлычницы из-за своей вечной тяги к небу.
Эти стихотворные строчки тогда почти сами напросились, а я их лишь подправил, уводя за собой:
Я к Ташкенту еще не привык,
Экзотики — что ни шаг!
Слева нежно журчит арык,
Справа громко поёт ишак!
Работая на стройке, я через год поступил в Ташкентской политехнический институт (вечернее отделение), находившийся с правой стороны театра за трамвайными путями. Днем вкалывал, вечером учился. Пять лет ушло на это. Учился я на инженера-технолога.
Живя на Украине, мне не приходилось сталкиваться с людьми иной национальности кроме своей. Разве что во время войны и оккупации нагляделся я на немцев, румын и венгров. От немцев получал крепкие подзатыльники, хоронил мертвецов вместе с матерью после очередного боя. Румыны не отказывали в мамалыге, а двое венгров-шоферов даже конфетки давали.
В Ташкенте, прожив года два, я уже был знаком с людьми многих национальностей. Прежде всего, конечно, узбеки. Война, оккупация, а затем двухгодичный послеоккупационный голод развернули мои душу и сердце от ненависти к немцам, к войне, накопившейся за годы оккупации, вспять — к дружескому общению, любви к себе подобным. Конечно, в Ташкенте жили и коренные русские люди. Были таджики, оставшиеся в Узбекистане в силу не совсем справедливо скроенных территорий в первые советские годы. Были татары, с Дальнего Востока переселенные корейцы, почти сорок тысяч греков-коммунистов, бежавших из Греции после запрещения в 1947 году коммунистической партии.
У меня было много друзей в Ташкенте. Два грека — Николас-большой и Николас-малый, братья Ниязматовы — Вилор и Валерий, журналисты Борис Березняк и Ахмад Исмаилов, поэт Александр Файнберг, Саидбаев Талиб, деловой Шарафходжаев Тельман, художник Николай Корнилов, Ибрагим Буриев, Леонид Афанасьев, Юрий Ковалев, Абид Сакиев... Очень жаль, но всех назвать не удается — места не хватит. Конечно, все было в той жизни гладко, не с друзьями, разумеется, а с пошляками разных мастей... Именно в многонациональном Ташкенте проходил я уроки толерантности: редко — в драках, потасовках, чаще — в скрытой, тайной ненависти. Что было, то было. И уж давно быльем поросло. Душа давно очистилась от бывших и былых нападок ли по жизни, предательств ли, унижений ли, оскорблений и косых взглядов, замеченных и не замеченных, но давно уже прощенных, как подобает толерантности.
Моя жизнь в Узбекистане накрепко была связана с Ташкентом. Отсюда я уезжал на уборку первого целинного урожая в Казахстан. Из Ташкента в Самаркандскую область меня направляло правительство Узбекистана для организации и проведения модернизации хлопковых сеялок. Здесь, в Ташкенте, с первого раза подвалом в газете был напечатан мой первый очерк. Из Ташкента по рекомендации ЦК комсомола Узбекистана уезжал я в Бухару, где был избран секретарем Бухарского обкома комсомола. Вместе с комсомолом Бухары мы вели интенсивную работу со строителями газопровода Бухара — Урал.
Спустя три года я вернулся в Ташкент в качестве главного редактора газеты «Комсомолец Узбекистана». Из Ташкента я впервые выезжал в зарубежные командировки. В Ташкенте меня приняли в Союз журналистов. Из Ташкента я уезжал в Москву, где меня ждала работа в аппарате ЦК ВЛКСМ.
Ташкент — любимый город моей юности, любимый город навсегда! Ташкент подарил мне целую жизнь.
Григорий Резниченко
Председатель Совета по узбекской литературе. Писатель
|
