14 ноября 1903г.- 120 лет назад родился КОСАРЕВ Александр   Васильевич -генеральный  -первый секретарь  ЦК комсомолаи в 1929- 38гг.. 23 февраля 1939 г. погиб  безвинно.  Ему шел 36 -й год. Яркий  и известный на всю страну  лидер и  вожак комсомола. Один из самых любимых.        АЛЕКСАНДР КОСАРЕВ  - О чем молчали годы окументальй рассказ

          Александр Косарев  в шестнадцать  тайком бежит на фронт, защищать Петроград от Юденича. Там же в 1919 году вступает в РКП (б). В восемнадцать – секретарь Бауманского райкома комсомола. В двадцать один – секретарь Пензенского губкома ВЛКСМ.В двадцать четыре – секретарь Московского горкома комсомола.   В двадцать шесть – первый секретарь ЦК ВЛКСМ.. Тогда - генеральный секретарь.  

     С конца 1938 года, почти два десятилетия, его имя было предано забвению. Сегодня  мы предлагаем читателям документальный рассказ «О чем молчали годы». В его основе общение с женой Александра Васильевича Косарева – Марией Викторовной, секретарем ЦК комсомола Валентиной Федоровной Пикиной, впоследствии более двух десятилетий проработавшей в Комитете партийного контроля ЦК КПСС. Познакомиться с ними автору   Виктор Баязитов.   (в ту пору корреспонденту пензенской молодежной газеты) довелось в Москве.

Очень сдержанные, полные деталей пережитого воспоминания, часть из которых Мария Викторовна, не доверяя стенам, произносит под шум струи воды в ванной комнате. Уникальные, не очень качественные черно-белые фотографии из личного архива, письма. Одно из них от Татьяны Дмитриевны Куденко. В годы Гражданской войны она была комиссаром Пензенской ЧК.

«…Я познакомилась с Сашей, - писала Куденко Марии Викторовне Косаревой, - когда он был секретарем Пензенского губкома комсомола. Как его любили наши ребята! Он для всех был кумиром, замечательным вожаком, защитником обездоленных, обиженных! А как умел говорить! Выступая чуть ли не каждый день, учил молодежь бороться за все хорошее и не проходить мимо дурного, того, что мешало строить социализм.Мы были тогда заняты беспризорниками, подбирали детей – голодных, разутых и раздетых, умирающих. Снимали с поездов, извлекали из подвалов и с чердаков, умывали, одевали, кормили. Устраивали в детские дома или в семьи рабочих.Все понимали, что каждый спасенный ребенок – это борьба за Советскую власть. Мы отчисляли детям деньги, заработанные на субботниках. Саша Косарев был самым активным. Мы вместе ремонтировали паровозы, вагоны, очищали железнодорожные пути, помогали сельским комсомольцам убирать урожай.

      Как бы он ни был занят, он никогда не пропускал ни одного собрания у нас на пензенском трубном заводе, где состоял на комсомольском и партийном учете. Его присутствие приносило радость. Мы очень любили его, попросту обожали! Он помог нам открыть клуб, детские ясли. С его помощью ребята устраивались на предприятия. Ведь тогда была ужасная безработица, на бирже труда стояли тысячные очереди. Ему приходилось буквально отвоевывать каждое место для комсомольцев.В новом клубе он «октябрил» моего сына, тогда вводили новый обряд вместо крещения. Это были первые октябрины. Сыну дали имя Спартак, а Саша сказал чудесную речь. Народу набилось уйма, многие прослезились, особенно дедушки и бабушки.

А комсомольские свадьбы! Если на них приходил Саша со своими членами губкома, это был праздник. Следовали подарки жениху и невесте. Тогда невозможно было что-то купить из мануфактуры, обуви, одежды. Но он ехал, например, на Фарфоровый завод и уговаривал директора и ребят-комсомольцев за счет субботника изготовить посуду для молодых.Он был неутомим. В выходные дни обязательно уводил молодежь в село. Зимой мы шли туда на лыжах, летом – пешком или на велосипедах. Помогали сельским комсомольцам. Ему писали многие, и он находил время отвечать.

Дорогая Мария Викторовна! Простите, я тревожу незажившие раны, но если бы я знала, что он погиб, я бы первая пришла поддержать вас…»

                          И. Сталин и А. Косарев на XVII съезде ВКП (б) Фото: из личного архива М. В. Косаревой   Плечом, едва касаясь Косарева, Сталин сидел, не меняя позы.   Стылым январским днем 1934-го входил в историю XVII съезд партии.Молчание Сталина было тяжелым. Порой оно становилось совершенно невыносимым – словно лодку в гигантскую воронку втягивало все быстрее и быстрее.Саша был уверен, что выплывет, а на лодке старался подгрести ближе к точке вращения.

Что знал он, кандидат в члены ЦК ВКП (б) Александр Косарев, о своем Генеральном секретаре? Вот-вот, «о своем»… Почему не о Генеральном секретаре партии, избравшей его? Что же Кирова привыкли называть просто Сергей Миронович, или вовсе: «наш Мироныч»? Саша впервые так пожалел об ушедшей поре, когда в 1927 году работал под непосредственным руководством Сергея Мироновича. Когда на съезде было объявлено о выступлении Кирова, зал взорвался аплодисментами.  Сохранились   фото  Сергей Киров на ХVII съезде ВКП(б), 1934 год. Фото: Фотохроника ТАСС   Просто, без заумных слов, почти не глядя в тезисы, выступаал, о говорил Кирова. он. А уж о троцкистской оппозиции сказал так, что впору сгореть ее сторонникам от стыда – «обозники» во время сражения и все тут. Сказал без гнева, не о пустяке, но какой гул одобрения прошел по залу. Хороший оратор Киров. Облокотившись на ногу, Сталин надолго замер в такой позе. Он любил задумчиво посасывать трубку. Аромат незажженного табака приятно щекотал горло. Размеренный такт, с которым струя раз за разом наполняла легкие, помогал выстраивать мысли.

Правильно Ульянов писал про риски в ЦК. Правильно, когда был Троцкий. Сейчас – другое дело. Есть Сталин. Мы сумели предотвратить раскол в партии до сегодняшнего дня. Хороший оратор Киров. Он глубоко втянул в себя очередную дозу.

Умный человек тоже делает ошибки. Его «Письмо к съезду». Не укладывается в голове: в декабре 1922-го – январе 1923-го был живой генсек. А человек с парализованной правой рукой диктовал это письмо: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и отношениях между нами, коммунистами, становится недопустимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места…»

Да, уже тяжело был болен Ильич. Говорят, не больше пяти-десяти минут мог диктовать свои записки. Аккуратная Фотиева добросовестно выполняла работу секретаря: «…и назначить на это место другого человека…».Он поймал себя на мысли, что не просто наизусть читает завещание, а и старается воссоздать интонацию.

По желанию Ульянова «Письмо к съезду» размножили в пяти экземплярах. Один оставил себе. Три отдал Крупской, один строго секретно хранил в своем секретариате. На запечатанных сургучной печатью конвертах, где лежали, по его желанию, копии документов, он просил отмечать, что вскрыть может лишь В. И. Ленин, а после его смерти Надежда Константиновна.

Что за конспирация? Или за внимательным отношением к нему, в последние свои дни Ульянов читал в мыслях других то, в чем не признаются даже себе?Ему вдруг, как никогда, стало жаль Иосифа Джугашвили.

…Заканчивая выступление, Киров предложил принять как партийный закон мысли отчетного доклада Сталина. Киров пленил съезд.

      От души аплодируя Миронычу, Косарев подумал о пленуме после съезда. Избери его сегодня товарищи в члены ЦК. Не без внутренней борьбы Косарев все же задал себе этот вопрос: Киров или Сталин?

А страна бурлила. И после XVII съезда партии, как и прежде, комсомол яростно кидается туда, где в данный момент особенно нужны не нытики. Днепрогэс и Азовсталь, Горьковский автомобильный завод и Сталинградский тракторный.

Приезжал туда в дни прорыва и Косарев. Свое «неаристократическое отношение к массам» в который раз подтверждал в промасленной спецовке. Здесь, в изнуряющей физической работе и разговорах с молодежью, по его словам не «языком докладов» он старался уйти от трудных мыслей на съезде.

        1 декабря 1934 года страну пронзила весть: в Смольном убит Киров. В созданную правительственную комиссию включили и Александра Косарева.

.....   Наконец-то, долгая проверка документов позади. Усиленная охрана закрыла за Косаревым дверь камеры, где находился Николаев.

С чего начать допрос? Да и надо ли. Может, нужно было принести с собой пистолет и за Мироныча разрядить его.

- Застрелите меня,- голос из глубины камеры заставил вздрогнуть.

Говорить не хочется. И все же Саша выдавливает: «Вас будут судить». Он старается не смотреть на этого средних лет человека. Пришел в камеру Саша с вопросами не только к нему. Раз за разом прослеживал Косарев последнюю дорогу Сергея Мироновича в Смольном.

Почему кабинет Кирова, находившийся около девяти лет на третьем этаже, вблизи от входной лестницы, незадолго до первого декабря перенесли в другое место – в маленький, обычно безлюдный коридорчик?

Почему сотрудник охраны в роковую минуту задержался в Смольном на другом этаже? Потом он погибнет: ударится о столб, выпав из грузовика. Кто мог сделать все это, и главное – зачем? Если Николаев фанатик, то почему не застрелился сам? Или не уносил ноги от места преступления, будь он жалкий трус?     

В Смольном выбежавшие из соседних кабинетов сотрудники увидели его, бившимся в истерике.

- Вы пришли допрашивать меня. Тогда слушайте: не убивал я, слышите! Поверьте, хоть на минуту…Я знаю, что со мной все кончено, но дети, мои дети! Заклинаю вас, ради этих сирот – поверьте! Спасите их!

                    В коридоре к Косареву подошел Ежов. Закурили.

- Николай Иванович, понимаете, я думаю, он – не убийца.   

Ежов хмыкнул, отбрасывая сигарету, и похлопал по плечу:

- Эх, ты, мальчик…

Через час он показал Косареву подписанные Николаевым признательные показания об убийстве Кирова.

....Терпение Сталина лопнуло, когда он узнал, что активную сторонницу выявления врагов народа инструктора ЦК комсомола Мишакову освободили от работы. Занимался расследованием дела Шкирятов. Он предложил за не правильное снятие Мишаковой объявить Косареву выговор, секретарям ЦК комсомола Пикиной и Богачевой – указать.  

Шкирятов уже хотел было отнести проект Сталину, но вернулся к столу и подписал: «Дорогой Иосиф Виссарионович! Как всегда, направляю эту записку. Если что не так, Вы меня поправите».

Сталин поправил. Тем старательнее на пленуме ЦК комсомола Шкирятов клеймил Косарева «совершившего крупную политическую ошибку»:

- Вы хотели убить в Мишаковой все сталинское, большевистское.

В том же духе выступил редактор «Комсомольской правды» Михайлов. Он, конечно, не сказал, как незадолго до пленума в числе других пробовал повернуть против Косарева мнение секретаря ЦК комсомола Валентины Пикиной, как ни с чем ушел от нее. На пленуме гнев переполнял его:

- Я считаю, что Косарев, как политический руководитель обанкротился.

Саша, молча, смотрел на этого подпевалу, сменившего в «Комсомолке» расстрелянного Володю Бубекина.

В полном одиночестве защищала Косарева Валентина Пикина. Жданов назвал ее речь оппортунистической.

После пленума Валя открыла дверь кабинета Косарева. Было накурено.

- Ну, Валя, я думал, что и вы тоже ко мне не придете.

- Что вы, Александр Васильевич, как это я могу к вам не прийти.

- Ужас, что произошло!

- Да, страшная вещь.

- Я хочу вот что вам сказать, Валя: я перед партией ни в чем не виноват. Ни в чем! Я клянусь вам, - слезы блестели в глазах,- у меня есть единственная дочка, Лена. И я клянусь вам вот этим ребенком, что я по отношению к партии и Центральному Комитету ни в чем не виноват.

Не один час разговаривали они, даже не подозревая, что Косарева должны были арестовать сразу после пленума. Но Вышинский по какой-то причине не подписал ордер. Пока не подписал.

Конечно, и Косарев, и Пикина задолго до пленума поняли, что линия ЦК ВЛКСМ – смотреть на происходящее в стране своими глазами – явно не по душе Сталину.

Он сам, его помощники не раз обвиняли бюро ЦК комсомола в неучастии в борьбе с врагами народа. А бюро восстанавливало в комсомоле неправильно исключенных, защищало товарищей от тюрьмы.

В Харькове 150 комсомольцев подали Косареву заявление о неправильном исключении и снятия с работы. Вернувшись в Москву, Косарев пишет Сталину и Ежову докладную записку о вреде перестраховщиков. Одного из комсомольцев обвинили в том, что он воевал за белогвардейцев. Хотя по годам подобное было просто невозможно.

Немногие рискнули бы написать Сталину и части того, что вместила докладная. А ее вывод рубил под корень: перестраховка, распространенная не только в комсомоле, наносит вред партии.

- Ну, пошли, Валя. – После долгого разговора Пикина и Косарев вышли на улицу. – Как думаешь, что с нами будет?

- Что вы, Александр Васильевич, такие ярлыки навешали…

На арест Косарева Берия поехал лично

Последние четыре дня с семьей Косарев провел на подмосковной даче в Волынском.

О чем думал он тогда? Наверняка сказать непросто. Что может испытывать человек, подобный сброшенному с поезда на безлюдном перегоне?

Больше беспокоили не синяки и ссадины от клеветы Мишаковой. Сильнее страшила разливающаяся внутри пустота: почему Валентина Пикина была на пленуме единственной, кто не согласился с заданным тоном? Она выступала с защитой, несмотря на угрюмое молчание Сталина. Умом Саша понимал: 37-й – 38-й годы приучили людей к немногословности. И в то же время не хотел понимать.

Снова охватывал, сжимал безлюдный ночной перегон. К действительности возвращала восьмилетняя дочь Лена. Она, конечно, чувствовала, что-то происходит в доме. Сама до конца не понимая почему, она все время ластилась к отцу.

- Я не могу так, Маша, у меня сердце разрывается.

На третий день вечером Саша позвонил секретарю ЦК партии А. А. Андрееву:

- Что будет со мной?

- Не волнуйся, все будет хорошо.

Он обрадовался: впереди снова работа.

Ночью 28 ноября скрипнувшая лестница выдала крадучись поднимавшегося по ней в носках человека. И он – обычно не привыкший разуваться, входя в дом, - уже взял свою тональность:

- Где оружие?

- В кабинете, револьвер.

- Вставайте, Косарев, одевайтесь!

- Напрасно вы это, я – честный человек. – Смертельно бледный, Саша быстро оделся – гимнастерка, сапоги свитер. Внизу на предложение Маши надеть зимнее пальто он отказался:

- Нет, я пойду так.

И уже у выхода его снова остановил голос жены:

- Саша, обожди, попрощаемся. Мы больше не увидимся.

И тут из кабинета показался шаривший там в столе худощавый человек в пенсне:

- А ну-ка, возьмите ее тоже, - Берия, похоже, обиделся на прямоту слов Маши.

14 километров до Москвы их везли в разных машинах. Пустота, звуки того самого забытого людьми железнодорожного перегона теперь уже охватили бесповоротно.

Это был первый выезд Берии на операцию. Появившись в аппарате с августа 1938 года, до этого времени Лаврентий Павлович лишь присматривался.

На арест Косарева он поехал лично. По рангу было вполне подходяще ему арестовывать члена ЦК и Оргбюро ЦК ВКП (б), Генерального секретаря ЦК комсомола. За другими секретарями отправились ближайшие помощники Шварцман, Кобулов.

Около пяти утра дежурный доложил: вслед за Косаревым на Любянку доставлены секретари ЦК комсомола Пикина, Лукьянов, Файнберг, Горшенин, Богачева.

- Бывшие секретари, бывшие, - поправил Берия. – Здесь не комсомольский пленум.

А вот и первый допрос. Нудный, глупый. Было бы смешно, если бы речь шла о ком-то, а Косарев мог вступиться. Увы, это его обвинил следователь. Да еще и по-дружески посоветовал признаться, как вербовали Косарева в Польше в зоологическом саду. Его вербовали?!

- Сволочи, вы разве Косарева губите? Вы Советскую власть губите!

- Ладно, контра, выкладывай, дав…- Следователь не успел закончить фразы, как забытое на столе тяжелое пресс-папье обрушилось ему на голову.

Косарева жестоко избили.

«Страшный крик в тот день заставил нас выбежать в коридор, - будут вспоминать, годы спустя, на суде ближайшие помощники Берии. – А вскоре на носилках вынесли окровавленного Косарева». Прямо в зале суда один из подсудимых станет просить прощения у Валентины Пикиной. Как же долго еще до того дня.

Он очнулся в камере от боли. Придерживая за голову, кто-то касался распухших губ холодным.

- Стонали вы уж больно… Я и зашел, - деревенского вида парень из охраны торопливо напоил водой. Уже у двери вопрос Саши заставил его повернуться:

- Там еще били кого-нибудь?

Парень лишь кивнул:

- Красивая такая.

После того допроса Сашу долго не вызывали. Выдерживают? Может, в этих же камерах находилась группа Тухачевского. Не сознавая еще до конца, откуда возникла и крепла сейчас уверенность, он понял, как схожи ситуации с делом группы Тухачевского и Косарева.

Маршал отстаивал насущные перемены в РККА. Поддерживая их, комсомол тоже бросил клич по стране: на самолет, на парашют! ЦК тогда, несмотря на уговоры, не разрешил Косареву прыгнуть с парашютом самому.

Получается, арестом Косарева приравнивают к врагам.

Начисто лишенный подозрительности, он сейчас вдруг решил разложить по частям все, что не давало покоя, по каким-то причинам не укладывалось в голове последние годы.

1934 год. XVII съезд назвали «съездом победителей». Пожалуй, на нем, как никогда, партия стояла близко к выполнению завещания Ленина о перемещении Сталина. Если за избрание Кирова в члены ЦК съезд проголосовал «единогласно», то «против» Сталина проголосовали по разным данным от 11 до 200 делегатов.

Почему-то именно после съезда победителей год за годом стало расти число врагов внутри страны. Пик массового их выявления пришелся на 1937 год. Причем Косарев знал, страсти нагнетались искусственно.

Для чего такой психоз в год, когда должен был состояться очередной съезд партии? Поправка о созыве съездов через три года была принята в 1934 году.

От создания такого настроения не остался в стороне и Сталин.

Утро 23 февраля 1939 года. Сводчатый потолок комнаты, куда ввели Косарева, давил многометровой толщиной.

Входит военный трибунал. Писарь аккуратно выводит в протоколе: «Начало – 9 часов 15 минут. Окончание… Слушали: обвинение в контрреволюционной деятельности, Обвиняемый не признал вины…».

Сколько осталось жизни, с полчаса или меньше? Переминается с ноги на ногу конвоир. Скрипит перо писаря. Он далеко отстал от произнесенных военным трибуналом заученных фраз – в протоколе еще не выведено «высшая мера наказания».

Когда-то произнес про себя эту фразу Сталин? Вчера или на последнем пленуме ЦК комсомола? А, может быть, все-таки на том далеком партийном пленуме в феврале 1934-го?

Саша вспомнил торжественный обед в честь папанинцев. Точнее, ритуал. Тот, в чью честь произносился тост, подходил с бокалом к Сталину, чокался и пил вино. Прекрасный тост сказали и о Косареве. Под оживление в зале Сталин притянул Сашу за голову и шепнул: «Если изменишь…»

- Смотрите, Косарева поцеловал сам Сталин,- послышался сквозь аплодисменты чей-то скрипучий голос. Саша вернулся к своему столику и уговорил удивленную Машу сейчас же уехать домой, где все ей объяснил.

80 лет назад, в феврале 1939 года, был расстрелян бывший первый секретарь ЦК ВЛКСМ Александр Косарев

…Каллиграфическим почерком писарь вывел дату и время окончания заседания военного трибунала – 9 часов 25 минут.

А вот и встает особая тройка. Конвой уводит исхудавшего, с кровавыми подтеками на лице, человека.

Маша, Леночка, что будет с ними? Сжимается, звенит в груди комок. Он взорвался бы мгновенно, узнай Косарев, что Марию осудят, тюрьма, ссылка. Сошлют через 10 лет и восемнадцатилетнюю дочь Косарева Лену – за память об отце.

Жена А. Косарева Мария Викторовна, дочь Елена Александровна, внучка Александра. Фото: из личного архива М. В. Косаревой

Что думал он, большевик Косарев в последние минуты жизни о происшедшем в стране? Что сказал бы, знай известные сегодня факты. Из семидесяти одного члена ЦК ВКП (б), избранного на XVII съезде партии, в списках следующего значилось (не считая Сталина) лишь пятнадцать. Из шестидесяти восьми кандидатов в члены ЦК партии – пять. У большинства из них был дореволюционный партийный стаж.

Сталинский тезис «овладения большевизмом» претворялся в жизнь.

Через секунды пули спецотделения изрешетят грудь. Не правда, смерть не бывает не страшной. Ужаснее другое: целятся парни с искренней верой, что берут на мушку врага.

Совсем скоро эхо утра 23 февраля передразнит залп. А люди в стране, ни о чем не ведая, будут спешить поздравить друг друга с праздником.

Вот прорезь прицела поймала кирпичную стену, шевелящиеся губы.

ВАЛЕНТИНА ПИКИНА

…Эхо и в самом деле передразнило залп. Саши Косарева уже не было среди живых, а оно, чуточку удивленное и, может, испуганное, еще металось в тесном дворе. Будто не желая стать последней точкой в судьбе человека.

И спустя долгие годы в том дошедшем до нас эхе порой слышатся то одобрительно-решительные, то колеблющиеся оттенки. И вовсе не праздный интерес вел в апреле 1987 года в Москве, на улицу Алабяна, будоражил сознание от предстоящей встречи с Валентиной Федоровной Пикиной.

«На Лубянке я пробыла с 29 ноября по 28 декабря. Как раз месяц. Одета была в костюм, блузку. Платья буквально просиживали…

Мне устраивали допросы. По двое, трое суток не выходила у них из кабинета. Они дежурили. Я стояла.

- Стой и думай, - говорила Аршатская.

- Ничего я думать не буду. – Голова делалась не своя. Но я, видно, сильная была физически.

Под новый 1939 год меня привезли в Лефортово. Это, конечно, страшная тюрьма, военная…».

Большой плац. Камеры – по сути, черные. Для полноты впечатлений, словно на экскурсии, ее водили по всем этажам. И каждую ночь допросы: Косарев, Косарев, Косарев…

- Ничего сказать не могу. Косарева знаю. Ерунда все с вербовкой. Этого не может быть.

В ту ночь ее привели в большой кабинет. У входа – два здоровых парня. За столом – начальник следственного отдела Кобулов.

- Ну, если вы не будете давать показания. Вы знаете, у нас есть права такие. - Он сделал паузу и, словно убеждая сам себя, продолжил: - У нас есть такие права: мы забьем вас и отвечать не будем.

- Это ваше дело.

Парни взяли резиновые дубинки. Черные стены, пол, потолок. Все те же кровать, стол, козырьки на окнах были и в других камерах. Только как не похожи на Валентину невольные их обитатели, тоже знавшие Александра Косарева.

«Когда началась реабилитация, меня вызывали в прокуратуру Союза по нескольким нашим товарищам. Вот, сказали, читайте.

Я, говорю, и читать не буду, потому что выбили эти показания. А они, конечно, страшные. Вот, например, бывший секретарь ЦК комсомола Украины Андреев Сергей, здоровый такой был парень. Он дал показания. Потом еще председатель комитета физкультуры и спорта тоже дал показания.

В лагере, на Потьме, я встретилась с Шурой Авербух. Ее муж Михаил был секретарем Ленинградского обкома комсомола. Она мне рассказывала. Когда мужа забрали, ее вызвали и сказали: «Михаила будут судить показательным судом, военным. Но если он подтвердит все, что мы ему написали, то будет жив и вернется к семье». У них ребенок был маленький – 8 месяцев. И он на это дело пошел. Его, конечно, расстреляли. Ей, бедной, дали 8 лет.

Она мне рассказывала: как он мог поверить. И как я пошла туда и еще говорила: «Михаил, ради бога, пиши все, что просят».

Валентина Пикина (слева)

Был у нас в ЦК ВЛКСМ такой Ежов Вася, председатель комиссии по приему и исключению из комсомола. Он приходил ко мне сюда, вот в этой уже квартире вставал на колени и просил прощения. Потому что он не выдержал и тоже дал показания на Косарева. Мол, там была какая-то группа».

Допросы слились в сплошную ночь. Январь, февраль…август…

Она, конечно, не знала, что Косарева уже нет. Это знали следователи Валентины Пикиной. И, тем не менее, в каком-то зловещем угаре добивались показаний на него. Уже на мертвого.

В один из августовских дней принесли обвинительное заключение, суть которого участие в антисоветских группировках.

Вскоре Валю повели в помещение, где ее должна была судить военная коллегия. В переходе, чтобы Пикина не встретилась лицом к лицу с другим заключенным, ее завели в специальную будку.

Конвоиры остановились.

- Ты знаешь, она так держалась! – поделился «секретом» один из них. – Но ее все равно расстреляют.

А вот и военная коллегия.

- Читали обвинительное заключение? – привычно начал председатель, вовсе не ожидая последовавшего продолжения.

- Вы же ничего не доказали. Кроме хороших характеристик, вы ничего не добились. Знаете, я была депутатом Верховного Совета I созыва. Но то, что увидела у вас! Вы добиваетесь, чтобы я лгала на людей, и по этим показаниям будете их расстреливать. Считаю то, что вы делаете здесь,- преступление!

Замешательство длилось недолго. Председатель военной коллегии приказал ее увести.

Спустя годы Валентина Федоровна постарается разыскать этого человека. Тщетно.

Через несколько дней Пикину перевели в Бутырскую тюрьму, в пугачевскую башню. Там ей объявили и приговор особого совещания – 8 лет.

«Так я оказалась в Мордовской АССР, в большом женском лагере. На швейной фабрике шили бушлаты, шинели, телогрейки. Там встретила старых коммунистов: Власову Елену Аркадьевну, члена партии с 1905 года, Эмилию Яковлевну Елькину-Угарову – жену Угарова Александра Ивановича, нашего секретаря Ленинградского горкома, который с Кировым работал. Эмилия Яковлевна с 1917 года в партии».

Начальник лагеря, капитан Шапошников, к людям относился гуманно. (Впоследствии жизнь покончит самоубийством). За хорошую работу заключенным разрешались свидания с родственниками. Должна была приехать из Ленинграда и мать Валентины Александра Васильевна. Незадолго до свидания Пикина отправилась к капитану Шапошникову:

- Вы знаете, гражданин начальник, что у меня есть вот часы золотые, туфли, в чем в тюрьму пришла. Я же здесь не могу ходить на каблуках, хочу переслать.

- Пишите заявление, я разрешу.

Так Пикина начала осуществлять свой план сообщить в ЦК о широкомасштабной дискредитации Советской власти. Не покидала мысль: может быть, Сталин даже всего и не знает?!

В мае 1941-го безоглядной веры в этого человека у Валентины, конечно, не было. Но и полное недоверие к генсеку еще не созрело.

В лагере Пикина, как могла, поддерживала бывшую помощницу Косарева Татьяну Н. В заключении у нее родился ребенок, и Валентина из того, что ей привозила мать, многое отдавала малышу. Конечно же, не подозревая, что не менее аккуратно Татьяна «стучала» на нее. На свою беду именно с этой особой Пикина и делилась сомнениями…

Накануне приезда матери Пикина после фабрики зашла к сапожникам – те же женщины из заключенных – и разыскала там Рабинович:

- Аня, я знаю твоего мужа, мы в одном партбюро работали. Послушай, я хочу написать такое заявление, не о себе, моя песня спета. Листок надо бы зашить в туфлю.

- Я подумаю.

После свидания, переправив письмо по адресу, как и условились, мать дала Валентине телеграмму: «Доехала благополучно». Был конец мая 1941 года.

А 24 июня Пикину снова арестовывают. Первая мысль – наверное, письмо куда-то переслали, может быть, попало к нему? Но почему арест?

И снова встреча со следователем:

- Знаете, есть на вас такие показания, что вы высказываете недовольства, мол, невинные люди сидят. Неужели Татьяна передала разговор? На суде Валя уже не сомневалась. Прежний срок аннулировали, и с 24 августа 1941-го – 10 лет.

«Прошли долгие годы. Я уже работала в Комитете партийного контроля. Умер у нас один из заместителей председателя Павел Никитович Алферов. На похороны пришли Павел Сергеевич Крюков, первый зам. Управляющего делами ЦК, и Кабашкин, зав. Сектором у Поскребышева – помощника Сталина. Они отозвали меня в сторонку. Сидим втроем, а Павел Сергеевич и говорит:

Слушай, вот Кабашкин, когда получил твое письмо, у нас волосы дыбом встали. Он пришел ко мне в ЦК, мы закрылись, никого не пускали и читали. И вот что нам с этим заявлением делать? В ЦК оно пришло.

- Ну и куда вы заявление девали?

- Ну, конечно, не в органы же, не ему же послали…

Такое впечатление, что они передали его в прокуратуру. Я не верю, что они могли е разорвать письмо…».

Вполне солидные, уважаемые в свое время товарищи, просто мужчины, наконец, в разговоре с Валентиной Пикиной, по меньшей мере, за подвиг выдавали чтение ее письма при запертых дверях.

Нетрудно догадаться, отчего у них в конце мая 1941 года «волосы встали дыбом». Страх, самый, как говорится, натуральный, переполнял от одной лишь мысли, что по сути именно они должны были передать Председателю СНК СССР И. В. Сталину послание бывшего депутата Верховного Совета СССР В. Ф. Пикиной из заключения.

Трудно сказать о реакции, попади письмо по назначению. Не исключено, что ни Крюков, ни Кабашкин уже не делились бы (после смерти Сталина) своими секретами. Значит, выходит, они проявили житейскую мудрость, мол, все равно ничего не изменить?

Но по этой логике Пикина и вовсе не должна была отправлять письмо – к чему такой рискованный поиск истины? Да и Косарев после первого же красного сигнала о недовольстве вождя должен был ринуться «возглавлять борьбу с врагами народа в комсомоле».

Секретари ЦК ВЛКСМ поступили иначе.

В конце июля 1954 года из Казаченского района Пикину вызвали в прокуратуру Красноярска.

«Приехал прокурор из Москвы. Он начинает меня расспрашивать:

- Вот мы знакомились с вашими заявлениями, вы там называете конкретные фамилии. Повторите их.

- Берия, Кобулов, Шварцман, Родос, Аршатская. Эта группа вела «комсомольское дело».

- А вы можете рассказать, что такое Лефортовская тюрьма? Мы смотрели, сколько вы там были, в каких камерах.

И тут я поняла, что прокурор проверяет, действительно ли перед ним Пикина. Было, наверное, сомнение: жива ли я после того что написала. А в августе я уже получила паспорт, приехала в Ленинград».

Секретарь ЦК комсомола Валентина Федоровна Пикина вскоре после реабилитации. Фото: из личного архива В. Ф. Пикиной

Почти через 16 лет после ареста Валентина добиралась на Васильевский остров. Здесь на 5-й линии прошли ее детство, юность. В этом же доме № 56 в 33-й квартире рос ее сын Валентин. Всю войну здесь жили родные.

Как много вместили годы. В блокаду погиб отец. Мужу из заключения Валя предложила в письме не ждать ее, устраивать свою жизнь. А Валентин их – совсем уже взрослый парень.

А не умевшая и прежде говорить с оглядкой, Пикина осталась Пикиной. В доме отдыха Валя встретилась с Михайловым, тем самым, что на последнем пленуме старательно клеймил Косарева.

- Валя, что вы никогда ко мне не заходите? – заговорил первым преуспевающий министр культуры. – Вы как-то меня избегаете.

- Ну, вы же знаете, в связи с чем,

- Да, я вам должен признаться, что вы как-то были зрелее меня, вы дальше видели и не поддались.

- Что же делать, если вы поддались. Даже не знаю почему.

Пикина видела, как переживает собеседник. Сочувствовать ему не хотелось

- Может быть, вам помочь в чем-то?

- Нет-нет. Не надо.

Глядя на поникшую фигуру, Валя подумала о том, какое это счастье, что она жива. Почти никого уже из ребят нет, а она жива, наверное, в первую очередь, благодаря своей выдержке.

«Если бы я только сломалась, меня бы тоже расстреляли. И никто не узнал бы имен тех, кто уговаривал меня выступить против Косарева. А Мишакова, Михайлов, Андреев – вовсе не заблудшие.

Ситуация была тяжелейшая, Вот когда я писала письмо, а потом просила маму передать его? Я же понимала: забрали бы ее и… Но иначе нельзя. Понимала, сколько там невинных моих товарищей.

В жизни каждого человека бывает такой момент, когда он должен определиться сам. Понять. Вот перед ним такая стена. И он должен определиться. Какая бы стена железная ни была, нужно думать, идти на нее, чтобы хоть немножечко пробить. Во имя своей какой-то цели. Иначе нельзя жить.

И я всегда верила, что происходящее – это чье-то безумие. В Казаченском районе Красноярского края в местной библиотеке перечитала все ленинские книги.

Однажды, шел 1953 год, уже на вечной ссылке, был у меня серьезный упадок. Пошла на Енисей. Села на камень, большой такой. И думала, надо кончать. Потом опять какой-то проблеск».

К общей радости, Валентина разыскала в санатории Сочи Марию Викторовну и Лену Косаревых. Вспоминали. Плакали.

- Когда Саша пришел после того пленума, он рассказал, Валя, о вашем разговоре у него в кабинете. Да, говорит, Маша, все-таки есть люди. Знаете что, Валя, в Москве вам еще долго придется оформлять все. Вы приходите жить к нам.

После XX съезда КПСС Пикину вызвал секретарь ЦК Арестов и сообщил, что она включена в комиссию по расследованию уголовных дел.

- Поедете по лагерям. Права у вас будут большие. Если комиссия решит, что человек неправильно там находится, вы можете ставить вопрос, а мы – перед прокуратурой.

В заключении было много подростков. У человека, работавшего с молодежью, вполне естественным было желание помочь вытащить их. На этой почве у Пикиной возникали небольшие трения с другими членами комиссии.

Прямо из Мурманска Валю вызвали в Москву к председателю Комитета партийного контроля Николаю Михайловичу Швернику. Он и сообщил, что есть решение Президиума ЦК о ее переводе на работу в Комитет партийного контроля.

- Решение от 13 апреля 1954 года. Работы будет много – реабилитация большая. А вы прошли серьезную школу.

«Моя судьба сложилась так, что я все время работала в окружении старых большевиков, на заводе, в райкоме. Попала в 1928 году в Ленинградский обком комсомола – работала с непосредственным участием С. М. Кирова. Он и нас вызывал, и сам приходил на бюро. У нас и споры были – молодежь же, правда?»

В 1955 году Пикину вызвал ректор ВПШ, где она училась:

- Звонили из КГБ, просили, чтобы ты подъехала туда.

Представился Валентине заместитель начальника КГБ:

- Сейчас придет прокурор, который ведет дело. Конечно, неприятно будет, но мы бы хотели устроить очную ставку со старшим следователем Шварцманом.

«Сгорбившийся, пришел на очную ставку Шварцман. Он подтвердил, что, несмотря ни на что, я не давала показаний против Косарева. Потом просил у меня прощения за все.

Прежде чем его увели, я спросила: а можно мне задать несколько вопросов Шварцману?

Пожалуйста, говорят.

Знаете, обратилась я к Шварцману, когда я приехала в лагерь, там шли усиленные разговоры, что Александр Васильевич Косарев жив. Он заведует где-то баней. Правда это или нет? Я еще поверила и, как Ванька Жуков, написала письмо и адресовала его в Магадан, мол, вот найдите такого.

Скажите, я должна знать, и не только я, вся молодежь, потому что он был не случайный человек в партии и особенно для молодежи. Скажите, при каких обстоятельствах вы расправились с ним?

- Когда Косарев сидел в смертной камере в Лефортове, он попросил бумагу и карандаш. Я его видел сам, - Шварцман сделал паузу, - бумагу я приносил сам. И он написал заявление на имя Сталина. Что вот прошло столько-то времени следствия, что я понял: из-за меня многим товарищам предъявлены серьезные обвинения, хотя они ни в чем не виноваты. И я сам, писал Косарев, в отношении партии никаких преступлений не совершал. И поэтому я считаю, что это дело должно быть объективно рассмотрено.

- Заявление это, продолжал Шварцман, - я принес Берии. Вот, говорю, написал Косарев такое заявление. Берия так ругался, матерщиной такой страшной. Взял все разорвал в мелкие кусочки и сказал: «Вот чего он еще захотел, чтобы я это Сталину…»

Потом я присутствовала на закрытом процессе: Шварцмана приговорили к смертной казни».

Вот так лишь в 1955 году она узнала о последних днях Косарева.

…Бой настенных часов в квартире Валентины Федоровны известил: наступила середина весеннего дня 25 апреля 1987 года. Мы говорили еще о многом. Строили предположения, какими будут торжества 70-летия Октября.

А в ноябре пришло письмо от В. Ф. Пикиной. Она сообщала, что Прокуратура СССР нашла ту самую докладную записку от 9 мая 1941 года, и кратко передала суть документа.

Писала Валентина Федоровна и о главном своем событии: «Мне выпало большое счастье побывать на торжествах в Кремле. Это незабываемые дни на всю жизнь».

С 23 февраля 1939 года прошло 80 лет.

…Эхо и в самом деле передразнило залп. Саши Косарева уже не было среди живых, а оно, чуточку удивленное и, может, испуганное, еще металось в тесном дворе. Будто не желая стать последней точкой в судьбе человека. И спустя долгие годы в том дошедшем до нас эхе порой слышатся то одобрительно-решительные, то яростно-негодующие оттенки.

И то и другое не нужно отбрасывать, тем более переписывать по заказу. Пусть придет учебник истории без округлых словесных завихрений. С именами. И Александра Косарева, Валентины Пикиной – верю в это – в том числе. Давно распрощавшиеся со школой взрослые, быть может, впервые так дружно раскроют книги, чтобы запомнить материал.

Как казалось прежде, совсем уже выученной истории.

Источник:и Читайте на WWW.KP.RU: https://www.kp.ru/daily/26947/3998918/