ТРОПИНКА НАДЕЖДЫ
Зима в Сары-Арке суровая и буйная. Январские стужи всегда сопровождаются метелями и снежными буранами. Возчики руды для Спасского медеплавильного завода сбились с пути и забрели в зимовку Карашилик, что означает «Черные рябины».
Карашилик - укромное, живописное местечко. Рядом - ершистые горы Ортау, кругом - степь. До ближайшего городка - 500 верст.
Старший возчик Акилдек, сын кузнеца, остановился у охотника Сейфуллы, который приходился ему дальним родственником.
Сейфулла бесконечно рад другу. Акилдек много путешествовал, многое повидал. У него можно попросить совета.
И когда иссякла обычная застольная беседа, Сейфулла наконец решился. Своей сокровенной мечтой он не делился даже с /Камал.
- Послушай, Акилдек, я хочу отдать Сакена обучаться русской грамоте, что бы ты сказал на это?..
Сейфулла внезапно замолчал, словно и сам испугался столь дерзновенной мысли. Жамал замерла на месте. Две пары встревоженных, вопрошающих глаз уставились на Акилдека.
Возчик не торопился с ответом. Он давно дружит с Сейфуллой, но сейчас важно мнение матери Сакена. А мать - это очевидно - лишь сию минуту узнала о намерениях мужа.
И потом - поблизости нет школ, в которых бы учили русской грамоте. Поговаривают, правда, что на руднике откроют русско-казахскую школу. Пока Сакен мог бы пожить в доме Лаврентия. У него жена - бывшая учительница. Люди они пожилые, Сакен помог бы им по хозяйству, Сейфулла доставит продукты. Мальчик пообвыкнет среди своих сверстников, русских ребят. Жена Лаврентия подучит его. Что ни говори, Сейфулла прав, без русского языка молодым нет дороги...
- Отдавай, Сейфулла.
Буран прекратился через два дня, и возчики собрались в путь. Навьюченные верблюды, нагруженные сани, и среди тюков на одной из повозок примостился укутанный маленький комочек, жалобно оглядывающийся на остающийся позади родной аул.

Сейфулла был небогат, хотя и происходил из богатого и знатного рода. Его отец Оспан умер в 23 года, не оставив грудному сыну ни скота, ни пастбищ. И Сейфулла вынужден был с ранних лет добывать себе пропитание поимкой ловчих птиц и охотой.
Жамал тоже не принесла Сейфулле ни богатого приданого, ни земельных угодий. Зато она унаследовала от отца - оратора, композитора, музыканта, виртуозно владевшего домброй, - любовь к музыке, песне, народным сказам.
Не лишен способностей к музыке был и Сейфулла. Без его участия не обходились ни один праздник, ни одна свадьба в степи, носящей имя Сары-Арки.
Он и дня не мог провести без охоты, без песен и поэтому редко появлялся в родном ауле, предоставив Жамал заботы и о хозяйстве и о детях.
Семья была большая. Сакен - старший, он родился 15 октября 1894 года. А кроме Сакена - Маликаждар, Абумуслим, Габдулмажит и сестры - Рахима, Калима, Салима.
Сакен не часто видел отца, но каждый день слушал песни матери.
Он был таким же, как и все его сверстники из аула, - сыном степей. И он с малых лет знал степь, умел понимать ее язык, повадки ее обитателей.
Причудливый силуэт далеких гор Ор и Аба, извилистые реки и речушки, сплетенные в вычурный орнамент, - орнамент, который он каждый день видел на украшениях казахских юрт, одежде, - океан трав, то колышущихся под ветром, то сникающих под зноем, говорили ему больше, чем все премудрости корана.
Сакен неохотно ходил в аульную школу - мектеб. Зубрил коран, не понимая его смысла. Аульный мулла, прозванный Деревянной Ногой, заставлял детей заучивать наизусть религиозные догмы. Сакен скучал на уроках, шалил. Он был живым и любознательным мальчиком.
И Жамал и даже Сейфулла все чаще задумывались о будущем своего первенца.
И вот он едет в чужой поселок...

Весна. Холмистую местность, где расположен Спасский медеплавильный завод, казахи называют Нильди, русские - Успенским рудником. Заводские учреждения и дома чиновников - рядом с заводом, на холме. Землянки рабочих - в низине. Те, кто душой и телом отдался французскому горнопромышленнику Карно, солидно нажились. Им не страшны ни знойное лето, ни зимняя пурга. Те, кто в низине, страдают от зноя, холода, голода.
Начисто убрав двор, Сакен вышел на улицу. Предстоял урок русского языка, нужно было набраться силенок.
Сакен скучает по аулу, по друзьям, по родителям. Трудно дается ему ученье у Марфы Тимофеевны. Она не сердится, не ругает его, но выжимает семь потов.
От завода до родного аула Сакена рукой подать. Но никто из родных не спешит навестить его. Волостной управитель дал ему медяки на сладости, но разве управитель и медяки могут заменить отца?
Сакен не стал покупать конфеты. Купил самую красивую книгу. В ней столько рисунков. Марфа Тимофеевна повертела, полистала книжицу, улыбнулась и сказала: «Тебе еще рано читать такие книги. Поди отдай обратно и купи книгу с большими буквами».
А с «большими» в магазине была только «Азбука» Льва Толстого. Она стоила дешево, и у него остались деньги на монпансье.
Хорошо, когда бежишь домой, а под мышкой у тебя книга, а в кармане, в жестяной коробке, позвякивают леденцы. Даже петь хочется.
Сакен уже совсем собрался запеть, как из-за холма появился всадник. Надо родиться в степи, чтобы по стуку копыт скакуна, по посадке, еще не разглядев лица, Узнать седока. Отец!
Сейфулла обнял сына, не слезая с седла.
Потом легко спрыгнул, еще раз обнял и так и не снял тяжелой руки с плеч. Когда они поравнялись с домом Лаврентия Сергеевича, у которого жил и учился Сакен, отец и сын исчерпали все слова любви и тоски, скупые мужские слова, накопившиеся за полгода разлуки.
Сакен снял с седла коржун, занес домой. Сейфулла здоровался с Лаврентием Сергеевичем и Марфой Тимофеевной так, будто век не виделись.
- Сакенжан, подвинь ко мне коржун. Сейфулла ловко отвязал кармашек у красивой, расшитой национальным орнаментом сумки и, как фокусник грациозным движением достает из волшебного ларца сюрпризы, достал и протянул Марфе Тимофеевне что-то мягкое, переливающееся.
- Это лиса. Долго искал ее. - Затем вновь запустил руку в коржун. - А это два волка тебе, тамыр . Эта зима волка было мало. Но я еще найду тебе. А это песец вашей дочке.
Марфа Тимофеевна и Лаврентий Сергеевич, словно заранее сговорились, запротестовали.
- Что ты, что ты, тамыр! К чему эти подарки! Мы их не заслужили.
Сейфулла с трудом подбирал русские слова. И те, что вспоминал, коверкал безбожно.
- Мои обижаит не надо. Я тебе скажу, что ваш труд большой, много. Сакен ушит, - и не закончил. К нему подбежала Леночка, Сейфулла набросил на нее хорошо отделанную шкуру песца.
- Ой, тамыр, у нас теперь целый зверинец. Я - волк, старуха - лисица, а Леночка, Лена.., как называется по-казахски песец?
- Карсак, - отчеканил Сейфулла.
- Да, да, карсак!
Марфа Тимофеевна стала накрывать на стол. И Сейфулла затих, погасил улыбку. Он почувствовал себя не в своей тарелке. Сейчас ему подадут ложку и вилку. А что с ними делать? Отец умоляюще смотрел на сына. Но чем Сакен мог помочь отцу? Лаврентий Сергеевич делал вид, что не замечает затруднений Сейфуллы. Расспрашивал о зимовке, нуждах аула. Тот оживился. - Мы сикоро кочоваит джайлау .
Марфа Тимофеевна не столько поняла, сколько угадала его мысль, и сразу же возразила.
- Нет, тамыр, это невозможно!
Мешая русские и казахские слова, Марфа Тимофеевна объяснила Сейфулле, что Сакену надо много заниматься, ибо еще очень слабы его знания - не время сейчас возвращаться в аул.
Сейфулла оспаривал ее решение при помощи рук и мимики.
- Жина жилайды, много, много слез! В спор вмешался Лаврентий Сергеевич.
- Сакенчик, ты, видимо, не против поехать домой? - Сакен возрадовался было, но, встретив удивленный взгляд Марфы Тимофеевны, смутился. - Тогда так и сделаем, - продолжал Лаврентий Сергеевич, - ты побудешь несколько дней в своем ауле, а вернешься, когда они начнут кочевать на джайлау. Так, пожалуй, будет лучше. Проветришься, поиграешь вдоволь. А ты, моя старушка, тоже немножко отдохнешь от учительствования. Как вы все на это смотрите?
- Тебе мировым быть, - сказала Марфа Тимофеевна, а Сейфулла, кивая, только повторял: «Прауда, прауда...»

Осень. От нещадно палящего солнца растительность потеряла свою зеленую окраску. В ложбинах выцветшая трава еще колышется, а холмы совсем голые. В Сары-Арке всегда ветрено. На холм, где стоит только что открытая русско-казахская школа, поднимаются двое: Марфа Тимофеевна и Сакен. Сакен помогает учительнице, поддерживает ее под локоть. А она часто останавливается, глубоко дышит, но продолжает давать ученику последние наставления.
- Говорят, что Николай Романович строг. Мне самой никогда не доводилось с ним беседовать. Ты, Сакен, не бойся, отвечай бойко, - снова и снова повторяет старая учительница.
На холме двухкомнатный белый дом. В просторном классе большая черная доска блестит свежей краской. Видимо, еще никто не дотрагивался до нее. Маленький стол и несколько парт, они расставлены в два ряда. Николай Романович Склянкин - учитель и заведующий этой школы - сидел в одиночестве.
- Марфа Тимофеевна, коллега, здравствуйте! А это ваш воспитанник? Слышал, слышал, что вы обучаете одного степняка. Пожалуйста, проходите, садитесь.
Прием был благожелательным. Марфа Тимофеевна и Сакен успокоились.
- Значит, ваш воспитанник уже закончил домашнее образование. Очень хорошо! Давайте теперь поговорим. - Сакен почувствовал, что краснеет под испытующим взглядом Николая Романовича. Да и Марфа Тимофеевна насторожилась.
- Так как же тебя зовут?
- Садуакас, - Сакен назвал свое имя по-казахски.
Марфа Тимофеевна удивилась:
- Разве у тебя двойное имя?
- Нет, Марфа Тимофеевна! Сакен - это мое ласкательное имя, а настоящее - Садуакас, - объяснил Сакен.
Этот диалог обрадовал Николая Романовича, ибо казахские дети в школу приходят, не зная ни одного русского слова.
У мальчика и произношение правильное. Видимо Марфа Тимофеевна за время пребывания Сакена в их доме сделала все, что было возможно.
Обычно казахские дети ведут себя очень застенчиво. Робко отвечают на вопросы. А если и отвечают, то так невнятно, что их трудно понять. Николай Романович был уверен, что это связано с национальным характером. Но ответы Сакена несколько поколебали его выводы.
- Возьми мел, - приказал Склянкин, напиши что-нибудь.
Сакен в недоумении умоляюще посмотрел на Марфу Тимофеевну. Что такое мел, он не знал. И учительница забыла ему объяснить. Николай Романович показал Сакену на предмет, напоминавший белый камень. Сакен решительно подошел к доске. Он слышал, что на доске пишут. Но неужели этим белым камнем? Сакен осторожно взял мел и держал его, словно боялся, что он взорвется у него в руках. Попробовал выводить буквы А, Б, В. Выходит. Написал: «Я хочу учиться». Написал без ошибок.
Нервы Марфы Тимофеевна не выдержали, она прослезилась. Николай Романович одобрительно похлопал Сакена по спине. Теперь двери школы были открыты.
Счастливые дни начавшейся учебы были омрачены смертью Марфы Тимофеевны. Лаврентий Сергеевич и маленькая Леночка - приемная дочь - никак не могут оправиться от утраты. Когда-то светлая, просторная квартира без старой учительницы выглядит мрачной, неуютной. Если до сих пор уделом Сакена была уборка двора, то теперь ему пришлось взять на себя обязанности и домохозяйки. Он готовит обед, прибирает квартиру. В школе на время забывается, возвращается домой - и снова наваливается печаль.
Глубокой осенью приехал Сейфулла. По казахскому обычаю выразил соболезнование Лаврентию Сергеевичу. Но после нескольких слов они замолчали. О чем говорить? Сейфулла считал нетактичным и неуместным начать сейчас разговор о дальнейшем пребывании Сакена в этом доме. В такие трудные и грустные дни не следует Сакену оставлять эту семью.
Лаврентий Сергеевич угадал мысли Сейфуллы.
- Привыкли мы к Сакену, да и он к нам, наверное. Но что же делать - Сакенчику нужно учиться. А готовить уроки и ухаживать за нами - слишком много забот на одни плечи.
- Нет, тамыр, такой горе - мы не оставит беде. Сакен большой, будет жить и учиться у тебя.
- Я знаю, вы, казахи, народ сострадательный. Но, тамыр, не нужно мешать Сакену. Пусть Сакенчик учится свободно, не зная забот и горя. Нам, старикам, умирать, а им жить.
Однако Сейфулла стоял на своем.
- Твой жинка был хороший человек. Она ушел. Мой сын отсюда никуда не пойдет. Нет, тамыр. Живите вместе, что ты кушаит - он тоже, что ты работаит - он тоже.
И, решив, что дело улажено, Сейфулла молча вышел из дома, да с тем и уехал в свой родной аул.