Григорий Резниченко. О Юрии Гагарине. Мгновения встреч.
Григорий Резниченко
МГНОВЕНИЯ ВСТРЕЧ
I
Четырнадцатый съезд ВЛКСМ начал работу 16 апреля 1962 года, в десять часов утра. Председательствующий объявил: «Внести знамя Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи». Открылись двери, и делегаты задних рядов неистовыми, громовыми аплодисментами встретили овеянное славой знамя и его главного знаменосца Юрия Гагарина. Сила аплодисментов нарастала вместе с движением Гагарина и его ассистентов к трибунам президиума, волной перекатываясь от задних к передним рядам. По широкому дворцовому проходу, крепко обхватив древко знамени, по-военному четко печатая шаг, шел мой ровесник, молодой летчик и первый космонавт, Герой Советского Союза Юрий Алексеевич Гагарин. Он проходил в нескольких шагах от меня. Лицо строгое, серьезное и одухотворенное, знамя – на взлете у головы, грудь – в орденах: к советским уже прибавились зарубежные. Мы стояли и горячо – до боли в руках – рукоплескали. Установив на отведенное место знамя, Гагарин поднялся в президиум съезда и сел рядом с Германом Титовым. Съезд работал пять дней. Каждый перерыв я кидался к Гагарину. Но пробиться к нему ближе, чем на десять – двадцать метров мне так и не удалось. Многочисленные делегаты не покидали его ни на секунду. В зале находилось шесть тысяч человек, и каждому хотелось поближе разглядеть первого космонавта, получить автограф. Перерывов между заседаниями съезда для этого явно не хватало. Я уже начал было обдумывать, как буду оправдываться перед своими земляками, что им скажу, чем объясню отсутствие автографа, как глаза мои засекли мимолетный, как полет бабочки, путь одного конверта. Я слушал очередного оратора и наблюдал за движением конверта. Десятки рук передавали его от одного ряда к другому, пока он не попал в урну для записок. Потом его понесли в президиум, я увидел, как конверт оказался в руках у Гагарина. Юрий Алексеевич вскрыл, вынул из него несколько открыток, что-то написал и передал своему соседу Герману Титову. Титов тоже быстро прошелся ручкой по открыткам. Трудно пересказать, что тут началось, трудно передать то мгновение, еле заметное волнение, которое ворвалось вдруг в зал. По огромному дворцу прошел легкий шелест от вкладываемых в конверты открыток. И они потоком, лавой потекли в президиум, замелькали белыми пятнами меж рядов. Весь огромный зал на минуту-другую зашуршал, зашевелился, будто развороченный огромный лесной муравейник. Наклонившись к Титову, Гагарин что-то шепнул ему, слегка улыбнувшись, и оба космонавта вооружились автоматическими шариковыми ручками. Через каждые десять – пятнадцать минут к урнам подходила тоненькая девушка, брала пачки конвертов и уносила их космонавтам. Они работали не покладая рук! Сообразив, что другим способом автографа мне не получить и памятуя наказ земляков, я тоже воспользовался «поточным» методом. Вложил в конверт две открытки, написал на конверте адрес: «В президиум съезда, летчикам-космонавтам СССР товарищам Гагарину и Титову», отправитель: «Здесь. Партер, ряд 8, место 12, Резниченко» и передал конверт впереди сидящему делегату… В Бухару я возвратился не с одним, а с десятью автографами. Получилось это у меня чисто случайно. В каждый перерыв третьего и четвертого дней работы съезда я подходил к урне, куда та же тоненькая девушка складывала «обработанные» конверты. К моему удивлению. Я никак не мог отыскать свой и начал сомневаться в надежности метода, которым воспользовались буквально все делегаты. Наступил последний день работы съезда. Блокнот мой был полон интереснейших записей из опыта работы комсомольских организаций страны, которым я собирался, вернувшись домой, поделиться с комсомольским активом города и области, но автографа космонавтов у меня не было. Я видел, как Гагарин и Титов все писали и писали, и с нетерпением ждал. Объявили очередной перерыв, и меня снова потянуло к заветному ящику, но безрезультатно. В следующий перерыв все повторилось, как и раньше. В который уже раз я перекладывал белые четырехугольники, помеченные изображением комсомольского значка, а нужного мне не находил. Вдруг на глаза попался чистый, без обратного адреса, вообще без единой надписи или какой-либо пометки пухлый конверт. Я заколебался, но рука уже потянулась. Раскрыв его, я обнаружил пять портретов Гагарина и пять – Титова, все – с автографами… Видимо, по ошибке кто-то взял мой конверт, и мне пришлось довольствоваться оставшимся. Не знаю, до сих пор не решил, что бы я сделал с теми десятью автографами, если бы ко мне вернулся мой конверт. Наверное, обменял бы… Но мой конверт ко мне не вернулся. В тот ящичек, где он мог быть, в последний раз я заглянул, когда съезд завершил работу, и мы разъезжались по домам.
П
И еще одна встреча памятна мне. Она произошла летом, спустя два с небольшим года после ХIV съезда ВЛКСМ, в Ташкенте. В тот год в столице Узбекистана проходил IV Всесоюзный слет молодых механизаторов хлопководства. В Ташкент съехались представители всех хлопкосеющих республик страны. Юрий Гагарин прилетел в Ташкент за день до открытия слета. Я в то время работал редактором газеты «Комсомолец Узбекистана». Узнав, что Гагарин в Ташкенте, мы задались целью добыть для газеты хотя бы пару гагаринских строк. Вскоре стало известно, что Гагарин поехал на встречу с комсомольским активом. Встреча уже началась. Когда я приехал. Юрий Алексеевич отвечал на вопросы. - Каким ожидается следующий полет? – услышал я. - Потерпите немного, пару месяцев и все сами узнаете, - ответил Гагарин. Действительно, через два месяца, в октябре 1964 года на околоземную орбиту вышел первый в мире многоместный космический корабль «Восход» с В.М.Комаровым, К.П.Феоктистовым и Б.В.Егоровым на борту. - А вы собираетесь еще в космос? - Конечно, собираюсь, - уверенно сказал Юрий Алексеевич. – Нам летать до конца жизни; освоение космоса только начинается, а на подходе уже новая техника… Ее надо осваивать… Гагарин отвечал на вопросы комсомольских работников сидя. Только что ему, как я понял, по давней традиции, вручили узбекский атласный халат и черно-белую тюбетейку работы ташкентских мастеров. Тюбетейка, из-под которой выбился примятый жарой и потом чуб, и выглядывали две залысины по бокам, осталась на голове, а халат Гагарин снял, и он лежал сзади него на стуле, перевязанный кушаком – ярко расцвеченным платком. Им обычно, как поясом, подвязывают халат. Шел к концу второй час обстоятельной беседы, а вопросам не было конца. - Как вы оказались среди космонавтов? – спросил Эркин Умаров. - Среди космонавтов? – переспросил Гагарин. – Я был военным летчиком, ну а космос и авиация, высотная тем более, неразделимы, и я давно мечтал о полете еще выше. Мне повезло, что я попал в поле зрения комиссии, и очень благодарен тому случаю. Меня вызвали в Москву, там уже было несколько таких же военных летчиков… Это сейчас мы всё, или почти всё, знаем о Гагарине. А тогда… Прошло только три года после полета, да и жили мы не в Москве… - Где вы учились летать на самолете? - В Саратовском аэроклубе. - Расскажите, как это?.. - Что как? Как летал? – переспросил Юрий Алексеевич. – Как обычно, как все… Запомнился хорошо последний полет, когда экзамен сдавал. Было раннее утро. Я должен был лететь на самолете Як-18 под номером 06… Получил разрешение занять место в пилотской кабине. Сел, осмотрелся, потрогал крепление парашюта, приготовился. Жду, пока наш руководитель полетов даст разрешение на взлет. Вот слышу в наушниках: «Курсант Гагарин – взлет разрешен». Так, «добро» получено. На заднее сидение мне бросили балласт, мешок с песком. Завожу мотор. Выруливаю на линию старта. Проверяю мотор, он чуть не идет вразнос от бешеных оборотов, сбрасываю газ, потом снова увеличиваю, разгоняюсь и полетел… - А какую оценку вам поставили? – спросил Рустам Алимов, он тогда работал секретарем райкома комсомола. - Самолетовождение – отлично, материальная часть (самолет Як-18 и мотор М11 ФР) – отлично, ну и общая выпускная оценка – тоже отлично. В зале раздались громом аплодисменты, горячие, волнующие, неожиданные. - Спасибо… Хватит, хватит, хватит… - Гагарин от чего-то покраснел, приподнялся и сел. - А что вы делали в войну? Где были? – Это спрашивал Рэм Котельников, он был в тот год инструктором ЦК комсомола Узбекистана. - Я жил в Клушине, а потом родители переехали в Гжатск, под Смоленском, и я прожил там до пятидесятого года, пока в ремесленное училище не поступил. А в войну были на оккупированной территории. Вспомнилось мне мое военное детство, я задумался и уже не слышал, о чем говорит Юрий Алексеевич. Я очнулся, когда услышал громкий бас Хамида Пулатова, секретаря Самаркандского обкома комсомола в ту пору. Он спрашивал: - Юрий Алексеевич, все знают, что вы военный летчик, в газетах было. Где вы служили и сколько часов налетали? - Служил я на Севере. На боевых самолетах налетал 350 часов. - Юрий Алексеевич, о полете в космос расскажите, - выкрикнул кто-то из задних рядов. – О своих ощущениях, чувствах. Гагарин помолчал. Широким взглядом обвел зал, вытер взмокший лоб платком, спрятал его. - При взлете я слышал свист и нарастающий гул, чувствовал, как дрожит корабль, как он оторвался от земли и начал набирать скорость. Давали о себе знать шум и вибрация. - А как невесомость? – рвался сзади тот же голос. - Одно удовольствие! И еще – удивление. Я понял, что она никак не повлияла на мою работоспособность. Я вел записи в бортжурнале, измерения – и ничего… Бортжурнал плавает в кабине, и карандаш привязывать надо. Там было хорошо. Вот когда на Землю садился… Не испугался, но тень какая-то внутри пробежала, холодок прошелся. Когда корабль вошел в плотные слои, он начал «потрескивать». Я увидел языки пламени, которые бушевали за бортом и лизали стекла иллюминатора. - С какой скоростью летел корабль к Земле? – это спросила Нелли Кузнецова, заведующая школьным отделом ЦК. - 28 тысяч километров в час. В момент раскрытия парашюта она упала до шестисот километров в час… На этом все, хватит. Извините, друзья, мое время истекло. – Гагаринская рука снова потянулась за носовым платком, а зал разразился звонкими аплодисментами, наполнился стуком, хлопаньем сидений кресел. Встреча закончилась, но никто не расходился. К Гагарину тянулись руки с блокнотами, фотооткрытками, пробиться к нему не было никакой возможности. И тут кто-то громко. Чтобы слышали все, предложил: - Юрий Алексеевич, давайте сфотографируемся все вместе. На память о Ташкенте – городе хлебном. - Я готов, - подписывая очередную открытку, кивнул космонавт и добавил: - Где будем увековечиваться? Здесь? - Лучше во дворе. Там больше солнца и просторней. Шумной толпой мы вывалили из здания ЦК. Я старался держаться поближе к Гагарину. Начали располагаться для съемки. Хотя и сознательные все были, но каждому хотелось оказаться поближе к космонавту, поэтому он находился в плотном кольце. Выбрав удачный момент, я очутился возле Гагарина. Не дожидаясь, когда меня оттеснят от него и пошире расставив ноги, протянул Гагарину руку, даже не знаю, что меня толкнуло на это, и представился. - Очень хорошо, - сказал он и внимательно-внимательно посмотрел мне в глаза. Вокруг затихли все, и я, поборов волнение, начал: - Юрий Алексеевич, для газеты от вас несколько строк. Упрашивать Гагарина не пришлось. - Срочно? – только и спросил он, и его возбужденное, веселое лицо стало серьезным. - Очень! Газета уже верстается, и номер у нас как вы, наверное, догадываетесь, необычный. Праздничный. - Понятно, - деловым тоном сказал Гагарин и так же, по-деловому, справился: - Карандаш или ручка найдется? Он похлопал по карманам брюк, давая понять, что они пустые. Одет Юрий Алексеевич был легко. Без пиджака, брюки – светло-серые, в белой рубашке, воротник распахнут. Рукава закатаны до локтей. Вместе с авторучкой я протянул ему свой блокнот. Гагарин на минутку задумался. Лицо его посуровело, взгляд стал сосредоточенным. Потом он улыбнулся и, не обращая внимания на галдеж комсомольской братии. Принялся что-то писать. Вычеркивать, снова дописывать. Я внимательно наблюдал, как он еще раз перечитал текст, зачеркнул какую-то строчку, написал новую. - Годится? – спросил Гагарин, возвращая мне блокнот. Я быстро пробежал по первым словам: «Настоящее дело всегда трудно – будь то освоение космоса или механизация уборки хлопка…» - Еще как годится! – не помня себя от радости, почти выкрикнул я и снова ткнулся в бумагу: «…Но затем мы и живем на земле, чтобы делать настоящие, трудные дела…» Внизу стояла подпись: «Ю.Гагарин» и дата: «19 августа 1964 года, г.Ташкент». - Ну, а теперь давайте фотографироваться, - призвал нас секретарь ЦК комсомола Узбекистана Борис Красников. Сфотографировал нас и на следующий день вручил мне два оттиска фотокорреспондент газеты «Еш ленинчи». С тех пор и храню я у себя эти две фотографии.
Ш
Сколько лет прошло уже, а воспоминания о мгновеньях встреч почему-то крепнут. Задумаешься, кинешь взгляд в прошлое и то одну деталь выудишь, то другую. Всесоюзный слет механизаторов. Все участники его были молоды, и дело в основном имели с хлопчатником, со сбором его урожая. Такого ликования знаменитый Театр имени Алишера Навои, кажется, еще не знал. Не жалея рук, молодость страны, здесь она была представлена многочисленным отрядом механиков-водителей, в котором преобладали девушки, молодые женщины. Рукоплескала пионеру космоса. А он стоял смущенный и улыбчивый, с лицом, успевшим за день покраснеть под южным солнцем. И надо же, здесь, на слете. Повторилось то, что было на XIV съезде ВЛКСМ: лишь только стал докладчик рассказывать о проблемах машинного сбора хлопка, как в президиум, где сидел Юрий Гагарин в узбекской тюбетейке, лихо сдвинутой на затылок, пошли конверты с его портретом. Послушать доклад ему не удалось, все в зале хотели обзавестись автографом космонавта. На следующий день делегаты слета слушали выступление Гагарина. После грома аплодисментов в зале наступила такая тишина, что слышно было дыхание соседа. Тюбетейку Юрий снял. Одет он был в темный костюм, без наград. Белая рубашка на нем и тоненький, тогда в моде, с маленьким узлом галстук. На лацкане пиджака – значок участника Всесоюзного слета молодых механизаторов. Сидели мы, не шелохнувшись. Речь его я записывал скорописью: полсловом, третьсловом, кое-где одной буквой, но все равно не успевал за ним. Постояв у трибуны расслабленно, пока не утих зал, Юрий Алексеевич приподнято начал: - Дорогие товарищи! – Повел глазами по рядам кресел. – Я счастлив тем, что мне представилась возможность выполнить большое, очень почетное поручение и передать привет капитанам хлопковых кораблей от капитанов космических кораблей. Мне очень приятно присутствовать на совещании, которое обсуждает такие важные интересные вопросы. Если вкратце оценить выступления, которые были здесь вчера, которые прозвучали сегодня, то все они отражают желание молодых тружеников полей получить как можно больше хлопка, как можно лучше и рациональней собрать урожай, дать стране больше «белого золота»… Я начал отставать от оратора и пометил в блокноте: «Как человек, все время связанный с самой передовой техникой, он говорит о ее значении, о техническом прогрессе, о знаниях и дает механикам-водителям товарищеские советы». Вот они: - Главное – любите технику. Относитесь к сельскохозяйственным машинам так же заботливо, как космонавты к звездным кораблям… Космонавты, ученые, инженеры, рабочие-специалисты, создающие мощные ракеты и обеспечивающие их успешный полет, не пожалеют сил и создадут новые космические корабли. Космическое пространство осваивается для того, чтобы оно служило человеку! – Под сводами театра еще раз прогремели аплодисменты. Гагарин, подняв правую руку, сказал: - И в заключение. Урожай у вас в этом году будет хороший. Обязательства вы взяли высокие. Задор у вас боевой. Так позвольте пожелать вам самых больших успехов в труде и в личной жизни. Всесоюзный слет успешно заканчивал свою работу. Юрий Алексеевич, попрощавшись, уехал на «Ташсельмаш». Ему захотелось увидеть хлопкоуборочную машину на сборочном конвейере, тем более что делают ее только в Ташкенте и только на «Ташсельмаше», поговорить с рабочими. Поздним вечером Гагарин улетал в Москву. Что еще запомнилось мне из того времени? В первый день работы слета он ездил в загородный пионерский лагерь. Летний театр заполнен до отказа, яблоку негде упасть. Приехали несколько делегаций из соседних лагерей. Слышу, пронеслось по рядам: «Тише, т-и-ш-е…ше…ше…» Как только замер зал, на сцену вышел в сопровождении двух девочек и одного мальчика Юрий Алексеевич. Всем без исключения хотелось послушать его: вытянуты в одном направлении, к сцене, загорелые, смугло-черные лица. Юрий поклонился слегка, еле заметно, подошел к краю сцены. Ворот белой рубахи расстегнут. На шее красный галстук, в руках тюбетейка. Еле заметно улыбнулся и начал: - Дорогие ребята. Я привез вам привет от моих друзей-космонавтов. От тех, которые уже побывали в космосе, и от тех, которые полетят в недалеком будущем. Вы, конечно, смотрели фильмы о полете наших космонавтов. Так что знаете об этом. Одного только вы, наверное, не знаете: подготовка и осуществление космического полета – очень трудное дело. Ведь космонавт не просто пассажир, он выполняет в космическом рейсе сложную работу. Работу космонавта трудно с чем-нибудь сравнить. Здесь и перегрузки. Когда каждая клетка организма становится во много раз тяжелее, и состояние невесомости. А в этих условиях нужно еще и работать. Космонавт обязательно должен на отлично знать механизм той машины, на которой летит, уметь проводить в полете различные научные наблюдения, чтобы, вернувшись на Землю, доложить обо всем ученым. Вот почему все наши космонавты, которых вы знаете, учатся в Военно-воздушной инженерной академии имени Жуковского. Мне кажется. Что основной чертой каждого человека должна стать такая черта – способность постоянно учиться. Это для того, чтобы идти в ногу со временем, не отставать... В пионерском лагере я записал выступление Гагарина. Сделал то же самое на слете и нигде эти записи потом не использовал. Конечно, можно было попросить в ЦЛ комсомола стенографический отчет. Но я ведь рассказываю о своих впечатлениях. О своих ощущениях. Ребята слушали Гагарина, затаив дыхание. - Медики внимательно проверяют нас. Особенно сердце. Если сердце не выдерживает, сразу – отсев. Без физкультуры, друзья, ни шагу. Ни в летчики, ни в космонавты. - Конечно, все вы здесь хорошо отдохнули, теперь и учиться можно. Всем вам я желаю в новом учебном году хороших знаний. И побольше занимайтесь спортом – волейболом, футболом, легкой атлетикой, ходите на лыжах. - А у нас не бывает снега, и кататься негде, - донеслось с середины зала. - Простите, это верно, - засмеялся Гагарин. – Но на вас и других видов спорта хватит… На прощание – пионерский концерт. Рядом с Юрием Алексеевичем сел Эркин Эргашбаев, юный шахматист. Сел и сразу в атаку: - А вы, Юрий Алексеевич, в шахматы умеете играть? - Умею, - Гагарину трудно сдержать улыбку, он смеется. - Давайте сыграем, - шепчет Эркин, чтобы не мешать слушать концерт рядом сидящим. - Нет, сейчас некогда. Извини, Эркин, в следующий раз сыграем. Мне скоро уезжать. - А когда будет следующий раз? – вырвалось у мальчика. - Скоро. Черная «Чайка» увезла Гагарина из лагеря часов в пять. Уходил дневной зной, наступала вечерняя духота. Я заглянул в книгу почетных гостей пионерского лагеря имени Юрия Гагарина, прочитал: «С большим удовольствием побывал в гостях у ташкентских пионеров, познакомился с лагерем. Узнал об интересных делах. Хорошо живут и отдыхают дети. Желаю коллективу лагеря больших успехов и интересных пионерских дел. Ю.Гагарин. 20.8.64 года».
IV
После Ташкента я работал в аппарате ЦК ВЛКСМ. А потом в молодежном московском журнале. Гагарин любил работу с молодежью и неоднократно говорил об этом. «Она мне доставляет большое удовлетворение», - подчеркивал он. Юрий Гагарин был делегатом двух комсомольских съездов, членом ЦК, часто выезжал на ударные стройки, на периферию к молодежи. Бывал он и в ЦК ВЛКСМ. Здесь я и виделся с ним несколько раз. Узнав, что я переехал в Москву, Юрий Алексеевич поздравил меня. - Тебе повезло, ты теперь москвич, - серьезно начал он, но закончил шутливо, - а я вот в Подмосковье до сих пор живу. – Мы дружно рассмеялись, и Юрий Алексеевич протянул мне руку на прощание. Переехав в Москву, я дважды слушал выступление Гагарина. Одно на восьмом Пленуме ЦК ВЛКСМ в декабре ё965 года в конференц-зале гостиницы «Юность». Пленум работал два дня и обсуждал вопрос состояния военно-патриотической работы среди молодежи. Я тогда записал два момента из выступления на Пленуме Юрия Алексеевича, которые, мне кажется, и до сих пор актуальны. Первый момент. «…Есть еще один вопрос, на который нам, комсомольским работникам, следует обратить особое внимание. Борьба за мир, мирное сосуществование – один из важнейших вопросов внешней политики нашей партии. И все советские люди горячо поддерживают миролюбивую политику Советского правительства. Но иногда. Пропагандируя мирное сосуществование, мы забываем о военно-патриотическом воспитании, о необходимости готовить молодежь к защите нашей Родины с оружием в руках. Далеко не всегда в наших учебниках достойное место занимает военная тема. Несправедливо мало отводится времени в программах школ изучению героических подвигов советского народа. А иногда учебники прямо-таки неверно трактуют сегодняшний день нашей армии. В «Родной речи», книге для чтения первоклассников, есть стихотворение «Парад», в котором говорится:
Конники суровые, защитники страны, Идут, звенят подковами Под ними скакуны. Под облака морозные. Как перышки легки, Взлетают краснозвездные Лихие «ястребки».
Современная армия – это мощные боевые ракеты и атомные подводные лодки, сверхзвуковые самолеты и сложные радиоэлектронные средства борьбы с противником. Об этом хорошо знают дети и играют не в «ястребки», не в конников, а в ракетчиков, в подводников…» Второй момент. «…На мой взгляд, нам нужно обратить внимание еще на один очень важный вопрос, который относится к воспитанию молодежи. Речь идет об увековечении памяти тех, кто погиб в боях за Родину. Недавно в одной из газет я прочитал ответ на письмо читателя под рубрикой «Меры приняты». В нем говорится, что в редакцию обратился бывший фронтовик, которого возмутило плохое отношение к памяти погибшего воина, захороненного в его селе. Реагируя на это письмо, редакция направила его военкому для принятия мер. Вскоре пришел ответ, что меры приняты. Что же было сделано? 1. На председателя сельсовета наложено взыскание вышестоящим органом. 2. Останки погибшего при освобождении данного села воина перенесены в братскую могилу, которая находится в другом селе. Газета преподносит этот факт как хорошую реакцию на письмо фронтовика. Может быть, и есть закон, который разрешает переносить останки погибших, но, мне кажется, в данном случае село и школа, возле которой была могила, понесли большую моральную потерю. А какая польза была бы для воспитания школьников, если бы им внушили чувство священного отношения к памяти воина, погибшего при освобождении их села! На мой взгляд, мы еще недостаточно воспитываем уважение к героическому прошлому, зачастую не думаем о сохранении памятников…»
V
В 1968 году я неожиданно повстречал Гагарина в Подмосковье. Это была, к сожалению, последняя, самая короткая, можно сказать, мимолетная, встреча, но она крепко вошла в память. На дворе стояли по-зимнему морозные, солнечные дни. Накануне выпал глубокий снег. От яркого солнца и белого снега сильно слепило глаза. В первые дни января у нас в редакции гостил польский график. Неделя была на исходе, когда мы собрались съездить в Архангельское – исторический памятник русской архитектуры. Выехал за Московскую кольцевую дорогу, оказались в чистом поле. Облысевшие деревья не мешали взору, и вдали, у самого горизонта, виднелись дома города Красногорска. Было очень скользко, ехали мы осторожно. Километра через два-три от Москвы, как раз на излете огромного полукружья дороги еще издали на глаза попалась черная «Волга» у обочины дороги. Рядом с ней стоял плотный, коренастый человек среднего роста, в меховой авиационной куртке, унтах, в шапке. Человека, стоявшего у черной «Волги». Первым опознал наш водитель, когда машина подъехала поближе. - Гагарин! – неожиданно вскрикнул он. - Тормози! – попросил я водителя. – Тормози! Польские друзья прильнули к замерзшим боковым окнам. Машина поубавила скорость, но полностью еще не остановилась, мешал гололед. Я приоткрыл заднюю дверцу, высунувшись до пояса из машины, крикнул: - Юрий Алексеевич, помощь нужна? Лицо его, видно, от неожиданности, вскинулось. - Нет, все в порядке, - он снял шапку-ушанку и помахал нам вслед. – Езжайте, - донеслось до нас его последнее слово. И мы поехали себе в Архангельское. А время уже отсчитывало последние месяцы жизни Юрия Гагарина. Но кто об этом знал? Никто!
VI
Что делал тогда на дороге Юрий Гагарин, кого ожидал, почему оказался там? Может быть, ехал в санаторий, который находится в Архангельском? Навещал кого-то? Сам отдыхал? Над этим я размышлял позже, и вопросы себе эти задавал позже, когда стряслась беда. Утром радио я не включал, а газет, которые обычно покупал, в киоске уже не оказалось. По четвергам в редакции проводились планерки в одиннадцать часов дня. И я ехал на работу именно к этому времени. Войдя в дом издательства «Молодая гвардия», еще с порога увидел осунувшиеся, опечаленные лица вахтера, дежурной у лифта, когда-то еще, стоявшего у раздевалки и слушавшего радио. Из маленького черного репродуктора с белым «передником» до меня донеслись слова Левитана, которые я поначалу не воспринял и не признал его голоса. Но осунувшиеся лица людей, садившихся в лифт, заигравшая после слов диктора траурная музыка перевернула вмиг мою душу. - Неужели… - вырвалось у меня, когда хромая, в синем халате старушка захлопнула за нами дверь лифта. У женщин, оказавшихся рядом со мной в кабине, я увидел увлажненные слезами ресницы. Планерку мы провели очень быстро. День прошел в каком-то кошмаре. Это был четверг, 28 марта, уже пахло весной. Кругом слышалось: «Как допустили?», «Почему не уберегли?», «Кто ему разрешил?». Я тоже задавал себе эти же вопросы и не находил на них ответа. На следующий день Василий Песков со страниц «Комсомольской правды» попытался ответить на то, что всех мучило и волновало, и убедить читателей, что летчик не может не летать. Много говорили мы в тот день, даже спорили, утешали себя и окружающих. Дождавшись конца дня, я уехал из редакции. Вагоны метро плавно покачивались в ночных тоннелях, а меня одолевали какие-то нестройные мысли, не совсем продуманные идеи. Мне казалось, что надо немедленно взяться за создание книги. Может быть, двух сразу, о Гагарине, что надо оповестить всех, кто знал его, кто встречался с ним… Мне казалось, что если завтра же не начнется работа над книгой о первом космонавте, то если не все, но многое будет потеряно. Придет же время, наступят такие дни, когда земляне, мирно и плодотворно сотрудничая, станут изучать день за днем жизнь, работу того, кто первым преодолел земное тяготение и вышел на орбиту в космическое пространство. Ведь он был первым и бесстрашным! Астронавт Нейл Армстронг удивительно точно сказал: «Юрий Гагарин всех нас позвал в космос». Еще я думал о том, что нужно соорудить величественный и совершенно необычный памятник Юрию Гагарину. В метро пассажиры вели себя подчеркнуто тихо и вежливо, если и говорили, то мягким полушепотом. Еле слышно доносилось до слуха упрямое «почему». А мне не терпелось взять в руки газету, в душе теплилась какая-то странная надежда. На пересадке, на станции «Комсомольская», газетой «Вечерняя Москва» еще не торговали, автоматов по продаже газет тогда не было, и мне пришлось поехать дальше, так и не раздобыв газеты. Площадь вокруг метро «Кировская» узнал не сразу. Обычно «Вечерку» здесь продавали из окна киоска. А в тот день ею торговали в трех местах, с открытых стоек, и вся площадь запружена была людьми. Но лиц не было видно – их скрывали развернутые листы газеты. Простояв минут пятнадцать в окружении в основном пожилых людей, я дождался своей очереди, купил газету. Ступил два шага в сторону и впервые за этот день увидел портрет Гагарина в траурной рамке, рядом – в таком же черном обводе – портрет Серегина. Я еще не дочитал до конца сообщение о причине гибели Гагарина, как ко мне обратилась старенькая женщина в черном суконном пальто с широким каракулевым воротником. - Молодой человек, - сказала она, – прочитайте мне, что там написано, я очки дома оставила, не верится что-то, чтобы Гагарина не стало. - К сожалению великому, не стало. Бабуля, - сказал я и сделал шаг, чтобы уйти. Но она протянула руку в мою сторону и мягко, но настойчиво произнесла: - Прочитайте, пожалуйста. Я взял за локоть старушку и повел из толпы. Пройдя памятник Грибоедову, мы остановились, я развернул газету и начал читать вполголоса: «От Центрального Комитета КПСС, Президиума Верховного Совета СССР и Совета Министров СССР…» Гагарина и Серегина похоронили в Кремлевской стене. А Москва все продолжала бурлить. И не только в столице, в других городах все еще говорили о такой неожиданной и безвременной гибели Юрия Алексеевича Гагарина и командира авиационной части Серегина.
VП
Когда Гагарина не стало, мне показалось, что я совсем не знал этого человека. Хотя как не знал? Я много раз его слушал. Общался с ним, читал его книги. В десятую годовщину полета Гагарина я поехал в Звездный к Павлу Поповичу. Мы долго с ним разговаривали, я старался не упустить ни одной мысли. Ни одного слова, если это касалось Гагарина. - Случайно ли, что в космос полетел именно Гагарин? Попович задумался, глаза покраснели. Он повернул немного голову и уставился в угол около книжного шкафа. - Ну, Павел Романович. - Да. Такой вопрос не раз задавали нам, космонавтам, на пресс-конференциях, самому Юрию. Друзья, часто спрашивают. Спрашивали сразу же после 12 апреля. Интересуются этим и по сей день. Я бы ответил на этот вопрос так. Конечно, «его величество случай» может многое изменить в судьбе каждого. И если проследить жизнь Юрия Гагарина, в ней, казалось бы, тоже не было ничего, что с первых же его самостоятельных шагов возвестило бы всему миру: вот он, будущий первый покоритель космоса. Конечно, в стране нашей нашлись бы тысячи и тысячи молодых людей, которые с готовностью повторили бы – и повторили бы с не меньшим мужеством и хладнокровием – его подвиг. - Вы сказали о тысячах и тысячах. В первом отряде, который назван гагаринским, было двадцать человек. А как шел отбор? Строго?.. - Как сквозь сито… Вся жизнь Юрия Гагарина была нацелена на что-то необычное, на очень серьезное дело, на подвиг. И когда пришло время, он совершил его. У всех, кто попал в отряд, особенно в наш, первый, впереди было много неизвестного, неизведанного, загадочного. Мы знали о риске, о каких-то неизбежных поворотах в наших судьбах… - Да, но если говорить о Гагарине, то он погиб не в космосе, а на Земле. - Авиация и космос едины, когда речь заходит о человеческих потерях. Но, по сравнению с авиацией, в космосе погибло за эти десять лет пока больше людей, чем в авиации, к примеру, на сто человек летающих. - А возраст? - Возраст колеблется между тридцатью и сорока годами, самый активный и дееспособный. Бахчиванджи, испытывая БИ-1 (первый реактивный самолет), погиб в тридцать четыре года. А.Гринчик на МИГ-9 – в таком же возрасте. Чкалов, Серов и Гагарин – в тридцать четыре. - Десять лет прошло с того дня, - Павел Романович решил «сменить пластинку», - когда из космоса на Землю впервые полетели слова «Красота-то какая!» Всплеск восхищения человека перед необъятными просторами Вселенной. А до них были еще война, училище, летная работа – все это хорошо знакомо сегодня каждому. И была отборочная комиссия, придирчиво решавшая – быть старшему лейтенанту Юрию Гагарину или не быть в числе будущих космонавтов. Там мы и встретились впервые. - Гагарин рвался в космос? Настаивал, чтобы его послали первым? - Рвался, как любой из нас двадцати. Но не настаивал. Каждый трудился в поте лица, и Юра тоже. Он трудом, учебой, тренировками, всем своим отношением к делу доказывал ежедневно, ежечасно, что готов к полету. Нашей подготовкой руководил генерал Каманин. Если будет возможность, поговорите с ним. Возможность такая мне представилась. Встреча с Николаем Петровичем Каманиным произошла летом того же года. Николай Петрович, как мне показалось, человек строгий. Даже холодный. Так я думал о нем в первые минуты и не надеялся услышать от него каких-либо откровений. Но свою ошибку я осознал сразу же, как только Каманин заговорил: - Вопрос о том, кто полетит, окончательно решался на Байконуре. Во второй полови не дня – после занятий – космонавты играли в волейбол. Все играли с увлечением. Кто из них полетит, они еще не знали. А меня неотступно преследовала одна и та же мысль – кто же Гагарин или Титов?.. Наступило восьмое апреля. Было рассмотрено полетное задание космонавту «Икс». В нем указывалось, что космический корабль сделает всего один виток вокруг Земли, но оговаривалось, что возможны изменения программы полета. Задание подписали С.П.Королев, М.В.Келдыш и другие члены Государственной комиссии. Весь день я наблюдал за Гагариным. Спокойствие, уверенность, хорошие знания – вот самое характерное из того, на что я обратил внимание. В тот же день ездили на стартовую площадку. Занятия продолжались три часа. Отрабатывали действия космонавта при ручном спуске. Один из кандидатов в космонавты. Будто невзначай, обронил фразу: - Трата времени… Автоматика сработает как часы. Это насторожило меня. Попросил высказаться Гагарина. - Автоматика не подведет, - сказал Гагарин, - но если я буду уверен, что в случае аварии смогу приземлиться сам. С помощью ручного управления, то веры в благополучный исход полета у меня прибавится вдесятеро. А летать надо только с безграничной верой в успех. В этот же день было решено: назначить командиром первого пилотируемого космического корабля старшего лейтенанта Гагарина Юрия Алексеевича.
В конце дня 9 апреля я решил, что не стоит томить ребят, что надо объявить им мнение членов комиссии. По этому поводу, кстати сказать, было немало разногласий. Одни предлагали объявить решение перед самым стартом, другие же считали, что сделать это надо заранее, чтобы космонавты успели свыкнуться с мыслью о предстоящем полете. Во всяком случае, я пригласил Гагарина с Титовым к себе и сообщил им, что в первый полет пойдет Юрий, а запасным будет Герман. Следующее заседание Государственной комиссии было назначено на утро десятого апреля… До Поповича я виделся с Германом Титовым. С Борисом Волыновым. Для чего я это делал? Лишь сейчас осознаю: хотелось узнать, услышать о Гагагарине.... Читайте дополнительно: http://ria.ru/gagarin_analysis/20110412/363619334.html
МГНОВЕНИЯ ВСТРЕЧ