Сейчас уже стало привычным, что партийные и комсомольские функционеры времен «развитого социализма» (читай, застоя) очень любят хвалить тот период. При этом напрочь отвергая малейшую критику, пряча недостатки и выставляя напоказ достижения эпохи «дорогого Леонида Ильича». Виктор Мироненко не имеет ничего общего с этой когортой. Пройдя все ступеньки в комсомольской иерархии, от простого активиста до первого секретаря Центрального комитета комсомола УССР (1983—1986 гг.), а затем и ЦК ВЛКСМ (1986—1990 гг.), он признает, что было все — и плохое, и хорошее. Так, свою карьеру в комсомоле он начал с поста секретаря районной организации, на который был назначен после того, как его предшественника... осудили на 12 лет за изнасилование. Хотя при этом утверждает, что чрезмерная хула того же комсомола зачастую не имеет под собой оснований. Как, например, в нашумевшем в середине 80-х годов фильме «ЧП районного масштаба», показавшем заседание членов райкома комсомола в... бане. Несмотря на то что фильм Виктору Мироненко тогда категорически не понравился, он не запретил его выхода в эфир. А ведь имел для этого все возможности — в то время уже был первым секретарем ЦК ВЛКСМ. О своей работе, о комсомоле, который в этом году отметит 90-ю годовщину со дня создания, о встречах с известными людьми и о дружбе с Михаилом Горбачевым Виктор Иванович Мироненко рассказал «СОБЫТИЯМ».

«На собеседовании Щербицкий мне сказал: «Руководитель в Украине может перепоручить своим подчиненным любой вопрос, кроме двух: кадрового и национального»

— Виктор Иванович, а вы помните, как в высоких кабинетах утверждали вашу кандидатуру на тот или иной партийный пост?

— О-о, еще как! Если говорить о кабинетах, о собеседованиях, на которые меня вызывали, то самое яркое воспоминание, которое, видимо, останется со мной навсегда, — это собеседование у первого секретаря ЦК Компартии Украины Владимира Васильевича Щербицкого. Это было перед моим избранием первым секретарем ЦК ЛКСМУ. До этого неделю пришлось ходить по всем кабинетам, медленно, снизу вверх, знакомиться со всеми. Разговоры велись, как правило, формальные, но, тем не менее, мне кажется, это было неплохое правило. Даже применительно к нашим дням. Сейчас ведь в политику зачастую попадают люди, которых Александр Яковлев (советский политический деятель, идеолог перестройки. — Авт.) иначе как политической шпаной не называл. А случайных людей там быть не должно! Китайцы вообще считают, что в политику надо идти после 60 лет. А до 60-ти заниматься карьерой, сексом, спортом, чем угодно, только не политикой.

Так вот, в 1983 году я попал к первому секретарю ЦК Компартии Украины. До этого я видел Щербицкого только по телевизору. Естественно, что перед собеседованием переживал, нервничал. Готовился к разговору, прокручивал в голове возможные вопросы. Думал, спросит, наверное, о комсомольских взносах, поэтому освежил в памяти все цифры...

— Руки дрожали?

— Даже ноги! Помню, открываю дверь в кабинет Щербицкого. А кабинет такой, знаете, огромный, где-то в конце виден стол. Я захожу, Владимир Васильевич встает из-за стола, переходит и садится за приставной столик, который в кабинетах начальников всегда есть. Закуривает — очень много курил. Курит и смотрит на меня. Долгая такая, тревожная пауза... А потом начинает совершенно неожиданно: «Хлопчику, ти українську мову знаєш?» Я, если честно, опешил. Ведь в то время все, что было связано с национальным вопросом, мягко говоря, не очень приветствовалось. Особенно в Украине. Но я все равно нашелся: «Володимире Васильовичу, аякже! Я ж закiнчив Нiжинський державний педагогiчний iнститут. Це ж, взагалi, мекка схiдноукраїнської мови!» Щербицкий посмеялся, а потом говорит: «Ну, тодi все добре».

И перешел на русский: «О чем мне с тобой разговаривать? Если ты уж дошел сюда, то запомни две вещи, которые должен знать руководитель, работающий в Украине. Руководить можно только семью людьми. Если появляется восьмой человек, ты ими уже не управляешь! То есть надо делегировать полномочия. И второе: руководитель в Украине может перепоручить своим подчиненным любой вопрос, кроме двух: кадрового и национального». И все.

У Владимира Васильевича обаяние было гигантское! Кстати, недавно зашел на Байковое кладбище, где похоронен Щербицкий. На могиле — потрясающий памятник. Стоит серая скромная плита, в ней углубление и внутри него — портрет. Так вот, после посещения могилы Щербицкого я всегда говорю той, простите, политической шпане, которая пытается прошлое облить грязью: «Если вы хотите хоть что-нибудь понять в том времени, со всей его трагичностью, достижениями, провалами, потерями, и что-нибудь понять об этом человеке, просто придите на Байковое кладбище и посмотрите на этот портрет». Там все! Там любовь к Украине, там решения, сегодня, наверное, кажущиеся консервативными, неприемлемыми, вся его жизнь, его вера, его понимание этой жизни.

— Признайтесь, Щербицкий вас, первого секретаря ЦК ЛКСМУ, часто на ковер вызывал?

— Владимир Васильевич? Никогда! А ему и не надо было распекать. Щербицкому достаточно было молча и внимательно посмотреть в глаза подчиненному. И покачать головой. Для него человек либо существовал, либо нет. Если Владимир Васильевич видел, что подчиненный, как он говорил, «пере плуга», то есть делает ошибки, но работает, то он не особенно его ругал. Щербицкий понимал, что ошибки делают все. Вы думаете, его просто так за глаза звали «батько»? Только мудрый человек своим молчанием может сказать многое...

«В 1985-м во время командировки в США купил значок с надписью «Господи, дякую тобі, що ти мене створив українцем». А потом не знал, везти его в Украину или нет»

— Неужели вас не было за что распекать?

— Да разные были случаи. Помню, в 1981 году я ездил с первой советской делегацией в Соединенные Штаты Америки. Фантастическая была поездка, встречались и с представителями украинской диаспоры... А в 1985-м поехал во второй раз уже в статусе первого секретаря ЦК комсомола Украины. Зашел на огонек к знакомым из украинской диаспоры. И значок себе купил: на желто-голубом фоне — надпись «Господи, дякую тобi, що ти мене створив українцем». А потом не знал, что с ним делать: везти его в Украину или нет?

— За это можно было тогда и статью схлопотать...

— Неприятности были, но несколько другого плана и по другому поводу. Во время той же поездки в США в 1985-м на Всемирный фестиваль молодежи. От СССР на фестиваль поехали три представителя: я как первый секретарь ЦК комсомола Украины, первый секретарь ЦК комсомола Белоруссии Василий Гурин и представитель большого дружественного государства Советский Союз (смеется), первый секретарь ЦК ВЛКСМ Виктор Мишин. Проживали мы в здании советского представительства при ООН в Нью-Йорке, кажется, на 62-й улице.

Как известно, УССР имела свое представительство при Организации Объединенных Наций. И персонал этого представительства расстарался для меня — всетаки первый секретарь ЦК комсомола Украины приехал! Поселили меня в трехкомнатном министерском номере. А я ж наивный был, молодой. Как только поселился, смотрю: хорошо устроился, выпить в баре номера есть что, да и закусить. Ну, думаю: дай-ка я начальника позову! Звоню Мишину: «Зайди ко мне». Он пришел — и на пороге просто позеленел. А я не понял, в чем дело! Оказалось, что первого секретаря ЦК ВЛКСМ поселили в какой-то гостевой! (Смеется.) Это для украинского представительства я — высокий и дорогой гость, а для представительства СССР первый секретарь ЦК ВЛКСМ — молодая поросль. Но я же в тот момент не сообразил, в чем проблема, думаю: чего он злится? Я его угощаю, кормлю, вроде все нормально, а он злой! Мишин, кстати, — изумительный, замечательный человек. С настоящей русской, потрясающей душой. Мы же России не знаем. Знаем Кремль и Смольный, а России настоящей не видели. А вот первый секретарь ЦК ВЛКСМ Виктор Мишин такой был, русский!

В общем, как-то пережили день приезда. Но на этом мои проблемы не закончились. На следующий день утром мы втроем должны были ехать на заседание. Выходим из здания представительства. И — картина: у входа стоит шикарнейшая машина, кажется, «кадиллак». Сами понимаете: в 1985 году для человека, не видевшего ничего, кроме «Волги-24», увидеть такое чудо автомобилестроения! Возле авто стоит водитель в униформе, открывает двери — и на украинском языке говорит мне: «Шановний Вiкторе Івановичу, прошу, сiдайте!» А рядом Мишин стоит, первый секретарь комсомола всего Союза, мой начальник. Ждет, пока отъедет «кадиллак», за которым стоит какой-то побитый автомобиль неказистого вида. И ему говорят: «Это ваша машина». Я решил прекратить его страдания и сказал: «Так, все, Виктор Максимович, садись сюда, в мой автомобиль». Это был второй прокол.

А на третий прокол я сам напросился. Был выходной день. Я решил исправить ошибки приема, думаю, дай выслужусь. Говорю Мишину: «Виктор Максимович, давайте поедем на экскурсию в Филадельфию». Согласился. Приезжаем в Филадельфию, а там проживает огромная украинская диаспора. Но тогда я этого не знал! Остановились в отеле, я подошел к администратору и попросил организовать экскурсию, прислать русскоговорящего экскурсовода. Стоим, ждем, беседуем о чем-то. Я начинаю нервничать, чувствую: что-то тут не так. Ну, не бывает в Америке, чтобы экскурсовода ждали долго. Обычно три минуты — и гид появляется. А тут проходит 15 минут, 20, 25, а экскурсовода нет! Через полчаса к нам подходит очароваа-ательнейшее создание — изуми-и-ительно красивая девушка и... на чистом украинском языке говорит: «Шановнi панове, зараз я проведу для вас екскурсiю по музеях Фiладельфiї». Я ее спрашиваю чуть не плача: «Господии-и! Ты по-русски можешь говорить?» Она гордо отвечает: «Нi! По-росiйському не можу. Тiльки по-англiйськи чи по-українськи». (Смеется.) Потом мне Виктор Максимович раз пять повторял: «Ну хохлы! Ну дают!»

«Из советских наград у меня только орден Трудового Красного Знамени. Но гораздо больше для меня значит письмо Горбачева, которое я получил в этом году»

— В таких поездках вас опекали сотрудники КГБ?

— Не видел. Наверное, очень хорошо работали, раз было незаметно. А вообще, к тому времени — это была середина 80-х — общество уже как бы забыло об Усатом (Сталине. — Авт.), о его методах. Я вел себя достаточно свободно. Мне вообще повезло: я попал в комсомол в такое время, когда уже кривить душой, за редким исключением, не приходилось. Можно было говорить то, что думаешь. В США, например, во время первого посещения этой страны в 1981-м, я общался с эмигрантскими организациями. Правда, потом в Союз пришла шифротелеграмма об этих моих встречах. Попала к Константину Черненко (тогда — заведующему общим отделом ЦК КПСС), а он ее переслал Щербицкому. После моего возвращения Владимир Васильевич позвонил и сказал: «Молоде-е-ец! Хорошо ты себя вел. Тебя хвалят».

— Интересно, о чем вы говорили в 1981-м с представителями диаспоры во время своих встреч?

— Я уже сейчас не помню. Но я тогда сказал спасибо Нежинскому пединституту (теперь уже университету) за украинский язык и культуру. У меня ведь отец был украинец, мать и бабушка — русские, с Дальнего Востока, с Амура. Папа рано умер, а мама с бабушкой по-украински и двух слов не знали. Соответственно, в семье мы общались на русском. А украинский я выучил уже в Нежинском пединституте, в котором преподавание велось в то время на прекраснейшем украинском языке. Правда, за исключением двух дисциплин на истфаке: истории партии и философии. Они читались на русском. Это, кстати, по поводу гонений на украинский язык и культуру в 70-х. Ну, конечно, всякие идеологические глупости творились, но Нежина это никак не касалось. Вот сейчас утверждают, что украинство есть только на западе страны. Неправда. Такие центры культуры есть и в Восточной Украине! Мне говорили, что в этом регионе из 16 архитектурных памятников эпохи Киевской Руси восемь сохранившихся — в Чернигове! Ну, в Киеве, конечно, побольше. Я, когда в Киев приезжаю, всегда говорю: «Привет вам, мономашичам, от нас, ольговичей!» (Киевские и черниговские княжеские династии. — Авт.)

— Виктор Иванович, вы сейчас тесно сотрудничаете с Фондом Горбачева. А до своего переезда в Москву в 1986 году, когда вас избрали первым секретарем ЦК ВЛКСМ, встречались с Михаилом Сергеевичем?

— Не знаю, можно ли это назвать встречей, но я его близко видел один раз в 1984 году, на заседании комсомольского актива в Москве. В президиуме сидели Михаил Горбачев и первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Григорий Романов, которого в свое время прочили в преемники Леонида Брежнева.

Кстати, тут недавно, в связи со смертью Григория Романова, земля ему пухом, на телевидении появились совершенно фантастические сюжеты о том, что Романов был такой замечательный, а Горбачев — такой бякой... Дескать, вот если бы тогда генсеком стал Романов, как бы было хорошо! В связи с этим я и вспомнил заседание комсомольского актива. На этом мероприятии я, естественно, сидел в первых рядах. А в президиуме находились два члена Политбюро — Горбачев и Романов. Я помню, какое на меня впечатление произвела разница между ними. Горбачев — такой живчик, у него глаза бегали, он всем интересовался, то и дело толкал сидящего рядом, спрашивал: кто выступает, что сказал? А Романов просто сидел — прямо бюст какой-то. Потом я общался с Михаилом Сергеевичем уже на собеседовании, когда меня позвали на первого секретаря ВЛКСМ. Говорит: «Ну что? Ты согласен быть первым секретарем ЦК ВЛКСМ?» Я отвечаю: «Михал Сергеич, если уж я до вас дошел, то вроде бы да».

Потом мы говорили о комсомоле, о том, что время революционных организаций прошло, что ВЛКСМ необходимо «разгосударствить», он должен в корне пересмотреть свои цели и задачи, которыми борьба за коммунизм или мировую революцию уже не являются. Главное — помочь молодому человеку, у которого нет высокопоставленных родителей, блата и денег, реализовать себя. Вот примерно такой был разговор. Но впечатление он производил сильное, и с той поры для меня отношения с Михаилом Сергеевичем играют огромное значение в жизни.

Седьмого июня мне исполнилось 55 лет. Вообще я не праздную дни рождения и в этот раз не отмечал, дома с внучками занимался. Но именно седьмого июня мне принесли небольшой букетик и письмо от Горбачева. Он не забыл, хотя находился в Лондоне. Спасибо ему, но главное — это письмо. Я ждал его 20 лет! У нас очень хорошие, добрые отношения, мы дружили семьями.

— Горбачев тоже ведь наполовину украинец!

— Да. Раиса Максимовна была из Чернигова, там и сейчас ее родственники остались. А у Михаила Сергеевича — фифти-фифти. По-моему, один дед — казак из Ставрополья, а другой — украинец. Так вот, Горбачев прислал письмо, где простым языком написал то, что он думает о нашем общении за эти 20 лет... Во время недавней встречи с ним я сказал: «Михал Сергеич, знаете что? У меня из советских правительственных наград только одна — орден Трудового Красного Знамени. Но ваше письмо для меня — награда куда больше, чем этот орден».

— А на какой почве вы сблизились? Личные отношения у вас с ним завязались уже после его отставки в 1991 году?

— Скорее всего, да. До этого наши отношения носили официальный характер. Я все-таки был членом ЦК КПСС, присутствовал на заседаниях Политбюро, поэтому всякие были ситуации. Был и конфликт. В 1990 году я ушел из комсомола, а Горбачев этого не хотел.

«На съезде комсомола украинская делегация, а это почти треть делегатов, провожала меня в отставку песней «Ой, на горі та й женці жнуть»

— Вы подали в отставку?

— Во время выборов на съезде комсомола я снял свою кандидатуру. Кстати, меня там так провожали! Это один из самых ярких моментов в моей жизни! Съезд проходил в зале «Россия» — на аренду Кремлевского дворца съездов мы уже не тянули. И вот когда встал вопрос о выборах нового первого секретаря ЦК ВЛКСМ, делегаты сказали: «Давайте Виктора Ивановича Мироненко переизберем, вроде неплохо работает». Я вышел и сказал: «Ребята, я больше не могу! Во-первых, возраст, во-вторых, я не совсем понимаю, куда мы идем. Поэтому давайте мы мою кандидатуру уберем». Потом была дискуссия — одни говорили: «пусть идет», другие — «пусть останется». Я попрежнему отказывался, и председательствующий объявил: «Ну что вы пристали к человеку? Он сказал, что уходит, значит, уходит. Все!» И вдруг поднимается представитель украинской делегации и говорит: «Нет, подождите минуточку. Ладно, Мироненко уходит, но мы так своих не провожаем». В президиуме удивились: «Как — так?» — «Сейчас покажем». Встает украинская делегация, которая занимала треть всего зала «Россия», и хором поет песню «Ой, на горi та й женцi жнуть». От начала и до конца! На съезде комсомола!

Для меня этот момент сопоставим с письмом Горбачева. Сейчас считаю, что у меня две высшие награды за всю жизнь: одна — это песня в «России» при уходе, вторая — поздравление от Михаила Сергеевича.

— А кто возглавлял ту украинскую делегацию?

— По-моему, Валерий Цыбух. Он сейчас посол в Греции. Удивительный парень, молодой, энергичный. У него было как раз то, чего мне всегда не хватало: он прекрасный организатор. У него все просто горело в руках. А я не такой. У меня даже прозвище в комсомоле было — Балаболка. Разговаривать любил.

— Виктор Иванович, а вы помните свои ощущения начала 90-х годов, когда развалился Союз и все менялось?

— Ну, тогда я еще не был таким умным, как сейчас (смеется). У меня было ощущение, что совершается глубочайшая ошибка. Перед этим мне казалось, что открываются колоссальные, глобальные, извините за высокие слова, возможности перед человечеством — переступить некий рубеж. Вот то, что осмеяно, на мой взгляд, совершенно незаслуженно, — новое политическое мышление. Политики тогда хихикали над Горбачевым: «Какое новое мышление? Что он придумывает? Что он болтает?» Но тогда действительно возникла уникальная возможность. Представьте себе: мы ездим в Америку, я лично как первый секретарь ЦК ВЛКСМ в 1988 году сопровождал два самолета, набитых молодыми священниками всех религий, офицерами. То есть была надежда на какую-то разрядку, прекращение безумного нагромождения гор оружия в мире. Возможности открывались действительно колоссальные.

Тогда же всем стало ясно, что эти рассказы о социализме были наворочены историками. Какой социализм? О чем вы говорите? Просто ровно 80 лет, начиная с 1905 года, шла российская революция! Кстати, наш спор со многими в ЦК КПСС был именно об этом. Многие говорили, что «перестройка — это новая революция». Я отвечал: «Помилосердствуйте, какая революция? Революция — это девушка с полотен Делакруа, с развевающимися кудрями и со знаменем. А у нас уже не девушка, а, пардон, старая карга, у которой руки по локти в крови. У нее уже нет цели, она не знает, что ей дальше делать, поэтому жрет своих детей, как говорил классик». А потом возможность развить новое политическое мышление просто испарилась...

Вот только один эпизод. В 1991 году я работал первым секретарем комитета по международным делам Верховного Совета СССР, мой кабинет находился в здании на Новом Арбате в Москве. В августе состоялся путч, и я помню, как к нам в комитет ворвалась толпа каких-то странных людей, заявивших, что теперь они — комитет по международным делам. Начали вытаскивать из моего кабинета аппаратуру, кто — принтер, кто — компьютер. Когда я это увидел... до меня вдруг окончательно дошло — «доигрались». Вот это вот действительно еще одна новая революция. Как в 1917-м пришла, извините, шпана, так и тогда, в 1991-м. Что от них ждать? Они знали, что они — «комитет по международным делам». Вероятно, думали, что теперь их за границу посылать будут.

Англичане говорят: мы редко упускаем возможность упустить возможность. Я полагаю, что в те годы, на рубеже 80-х и 90-х, мы — не только Украина, Россия, все бывшие республики Союза, но и мир в том числе — упустили колоссальную возможность. Появится ли эта возможность в будущем? Не знаю... Никогда не говори «никогда». Наверное, когда-то появится.

«Знаете, что написано на могиле канцлера ФРГ Вилли Брандта? Простая фраза: «Мы старались». Так вот, мы честно, искренне старались, чтобы было лучше. Но — не вышло!»

— Виктор Иванович, согласитесь, что не только СССР упустил возможность, не оправдал надежд, которые родились во время перестройки, но и Запад оказался другим, чем о нем думали...

— Недавно в Риме состоялся саммит «Европейский Союз — Россия». Я участвовал в секции, которая называлась «Кто кого предал? Россия — Запад или Запад — Россию?» В своем коротком выступлении я сказал: «Господа, мне не нравится слово «предательство», я бы назвал это «неоправданные надежды». В этом смысле я согласен, что Россия надежд демократического мира не оправдала. Но, господа, ровно в той мере, в которой Запад не оправдал надежд тех, кто начинал демократические реформы. Оказывается, что не все из того, что нам рассказывала наша советская пропаганда о Западе, было неправдой. Вы действительно алчные, жадные. И вместо того, чтобы дать миру шанс, предпочли стать победителями в холодной войне».

— Но ведь многие оппоненты Михаила Сергеевича уверены, что, не развали Горбачев Союз, шанс мог быть реализован...

— Наверное, они правы. Тогда мы отвечали за все, занимались этой политикой, но... Но я все равно уверен, что НЕ начинать перестройку было нельзя! Конечно, мы не могли предвидеть всего, что произойдет. Я многократно анализировал: что делали, как делали, почему делали? Ошибок было много, все мы люди, все мы ошибаемся, но, по большому счету, я уверен, что другого пути не было. То, что мы сорвались, не справились? Пожалуй, да! Но знаете, что написано на могиле одного из самых любимых мной политиков — канцлера ФРГ (1969—1974 годы. — Авт.) Вилли Брандта? Простая фраза: «Мы старались». Так вот, мы — старались! Мы честно, искренне старались, чтобы было лучше. Но — не получилось, не вышло!

— Михаил Сергеевич переживал по поводу того, что происходило после его отставки?

— Сильно. Нет большей глупости и большего вранья, чем расхожие мифы о том, что «Горбачев — агент, он сознательно разваливал СССР...» Ну, люди добрые, кто же из-под себя кресло — да еще такое, как было у Горбачева! — сам выбивает? Это же чушь! Глупость совершеннейшая. Да, ему было очень тяжело. Но он крестьянский парень из Ставрополья, у него толстая кожа. Вряд ли другой человек смог бы выдержать это.

Возьмите Ельцина — вот у кого страшная судьба. Человек все время жил в ужасе! Все последние годы, начиная с 1985-го, с приезда в Москву, этот человек находился в постоянном паническом страхе, что он потеряет свою должность. Сначала в 1987 году на пленуме ЦК КПСС, потом во время путча в 1991-м, затем в 1993 году — Верховный Совет, потом 1996-й — выборы президента России! Почему он боялся потерять власть? А больше он ничего делать не умел.

Знаете, Ельцина очень хорошо характеризует анекдот, который рассказывал Сильвио Берлускони (многократный премьер-министр Италии. — Авт.). Человек пришел в ресторан, пообедал. А при расчете понял, что забыл бумажник. Подзывает директора ресторана и извиняется: «Я депутат парламента, политик. Но я забыл бумажник, завтра приду и заплачу». Хозяин ресторана говорит: «Да вы не переживайте. У нас уже бывали такие случаи. Вот оперный певец недавно тоже забыл бумажник, так он нам спел. Был артист балета — так он станцевал. А вы что умеете?» Тот отвечает: «Я ничего не умею!» Тогда хозяин ресторана говорит: «А, теперь я верю, что вы член парламента. Идите, завтра заплатите».

Что же касается Горбачева... Я сейчас говорю не о личных взаимоотношениях, тут я не объективен. Он мой товарищ, исключительно дорогой для меня человек.

История оценит и расставит все на свои места. Знаете, что меня в Горбачеве подкупило? Я могу сказать! Я в первый раз говорю об этом, совершенно искренне, как на духу! Я видел многих чиновников — и партийных, советских, и демократических, российских, и украинских. Меня тошнило от их позерства, от их ощущения своего превосходства над людьми. А когда я увидел Горбачева, первая мысль у меня была такая: как человек, практически всю жизнь проведя в этих безвоздушных пространствах чиновничьих кабинетов, этого византийского царедворства, партийной номенклатуры, остался ЧЕЛОВЕКОМ? Со своими недостатками, со своими достоинствами, с любовью к жене, с желанием вкусно покушать, пообщаться, посмеяться и так далее. Вот эти качества он сохранял всегда!

Когда-то в частной беседе я спросил Горбачева: «Михал Сергеич, какое самое важное политическое решение вы приняли?» Какое, вы думаете? Он говорит: «Мы с Раисой Максимовной всю жизнь так прожили, мы везде будем вместе. Ну любим мы друг друга, ну что мы можем сделать? Нам интересно вдвоем».

Какой бы пост Горбачев не занимал, каждый вечер они вместе гуляли шесть-семь километров. Так вот, в тот день, когда его избрали Генеральным секретарем ЦК КПСС, он приехал с пленума — и пошел на прогулку с Раисой Максимовной. И на этой прогулке они обсуждали вопрос, как им теперь себя вести. Потому что до Горбачева, как вы помните, ни один Генеральный секретарь свою жену НЕ показывал, это было не принято. Вождь должен быть вождем, без всяких человеческих качеств!

И вот во время прогулки Горбачевы решали вопрос: как им быть теперь? «Мы ходили, думали, с той стороны обсуждали и с этой, — рассказывал Михаил Сергеевич. — И приняли решение, которое я считаю самым важным: независимо от должности наши привычки в жизни не менять! Как ходили вдвоем, так и будем ходить! Не нравится? Пусть гавкают!» В этом — весь Горбачев. И в этом, как мне кажется, и была идея перестройки: вернуться к истинным человеческим ценностям, к нормальности...

============================

ССЫЛКА: 2008г 28.7. -http://sobytiya.net.ua/archive,date-2008_07_28,article-viktor_mironenko_kak_to_ya_sprosil_1/article.html

Главный редактор еженедельника «СОБЫТИЯ И ЛЮДИ» Александр Швец

Время строгий и беспристрастный судья .. К чему мы пришли после этой перестойки оно ярко все высветило...

Категория: Память | Просмотров: 663 | Добавил: komsomol-100 | Рейтинг: 1.0/1 |

Всего комментариев: 0

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]